Я, дракон

Эльза — самое популярное женское имя в городе и окрестностях. Ежегодный кастинг собирает претенденток со всей Европы и немалое количество из стран Азии. Многим приходится отказывать. Реалити-шоу «Ты — невеста дракона» продержалось на первом месте чартов два сезона. А потом тихо зависло в одном ряду с бесконечными банальными выборами разнообразных «мисс», кое-как позволяя продюсерам заработать — в основном, на последующих благотворительных турне драконьих жен.

Миллер, между прочим, женат на одной из бывших. Уже двадцать лет, если верить досье. Трое детей.

Впрочем, для покушений на старика повод найдется всегда. Хотя бы простое тщеславие. Первый раз в него стреляли уже через несколько дней после открытия города в конце прошлого века. Тот бедолага всего лишь хотел прославиться. Когда вышел из тюрьмы, тоже написал бестселлер. Сейчас, правда, коротает свои дни в психиатрической лечебнице, на почве мании величия.

В среднем, мы имеем одно покушение раз в два года. Потому и держим такой штат жандармов. Но никто и никогда, со времен Ланцелота, не старался убить дракона в его настоящем обличии. Только в человеческом.

— Знаете, Франц, а вы правы. Вряд ли Ланцелота, даже если он не легенда, привлечет именно свадьба. Кстати, о легендах… Мне приходится изучать наш городской фольклор. Слышали, к примеру, что никакого дракона нет?

— Как это — нет?

— А вот так! Был когда-то, никто не спорит. Но давно уже издох. А препарированный труп хранится где-то в подвалах Института.

— А как же церемонии, хроника?

— На церемониях подставное лицо. Никто не знает, как на самом деле должен выглядеть дракон. У него ведь нет постоянного образа. А кинохроника — подделка.

— Но канцелярия…

— Мы все тут врем, в канцелярии. И горожане врут. Даже невесты выходят замуж за несуществующего ящера и тоже потом врут. Куда мы без него, кому нужны? Если бы дракона не было, его стоило бы выдумать.

— Абсурд, — у Миллера неприятная улыбка крокодила. — Мы-то знаем, что он реален.

— Ничего не меняет! Когда-то давно утописты мечтали: убьем дракона и освободим людей. Поумневшие говорили: убить придется в каждом. И хоть бы кто объяснил, как жить без него. Проще оказалось его приручить. Сделать человечнее, что ли… Или нет, демократичнее. Раз уж все равно принимает человеческий облик. Это, кстати, объясняет, откуда он взялся снова, когда его первый раз убили. Если горожанам нужен дракон, они его из-под земли достанут.

— Этот, говорят, последний.

— Последнего не будет, пока жив хоть один человек.

— Генрих, вы меня вызвали для философской беседы?

— В некотором роде, Франц. Хотел именно с вами поделиться одной догадкой… Знаете, почему драконов больше не осталось? Я вовсе не думаю, что они естественным образом вымерли, с их-то способностями. И перебить их всех не могли, Ланцелот — это куда больший реликт. Я думаю, когда-то звероящеры были обычными безмозглыми тварями, как все динозавры. Только они умели лучше других приспосабливаться, мимикрировать. И когда появились теплокровные люди, с их выживаемостью, их возможностью думать, то драконы мимикрировали и под этот новый вид. Они тоже стали разумными. Научились превращаться в людей. Поэтому во многих из нас течет кровь дракона, а мы об этом даже не подозреваем.

Пристально смотрю на Миллера. Тот отвечает непроницаемым взглядом.

Продолжаю:

— Наш старик отличается только тем, что не потерял способности превращаться обратно. А может, уже потерял.

— Что за фантазия!..

— Сколько лет мы не видели его с крыльями? Сколько лет он ни разу не вылетал из дворца? Наши ветеринары стали теоретиками! В прошлом году на свадебной церемонии он должен был поджечь своим огнем запальный шнур для фейерверка. И не смог! Вместо огня выпустил только дым. Дракон слишком долго жил рядом с людьми, Франц. Сначала он просто носил личину. А потом человечность начала разъедать его изнутри, как раковая опухоль. Нет, конечно, человеком с большой буквы он не стал. Заурядным обывателем — потому что всегда жил среди таких. К тому же приспосабливаться надо было и дальше — вот он и приспособился к науке, цивилизации и правам человека.

— Генрих, я не пойму, зачем вся эта… занимательная палеонтология?

— Поймете. Поймете, господин дракон.

Я опускаю руку на подлокотник кресла. Как бы невзначай, но поближе к пистолету.

Миллер сидит неподвижно. Даже не меняет выражения лица.

— У вас странный юмор, Генрих.

— Бросьте. Когда я говорил, что разговор конфиденциален, это была правда. Мы отрезаны от внешнего мира. Как будто на Луне.

— Вряд ли «старик» обрадуется, что его личный секретарь сошел с ума. Это у вас на почве навязчивой идеи о Ланцелоте?

— Хорошо, Миллер. Я перечислю, где ваша мимикрия дала сбой. Начиная с того, что советников когда-то давно вдруг перестали приглашать на аудиенции с драконом в присутствии посторонних. Даже на свадьбу, по странной традиции, никто из вас не приходит. Весь мир театр, Франц. А в «Короле Лире», если помните, шут и Корделия никогда не появляются в одной сцене. Потому что в труппе у Шекспира их играл один и тот же мальчик…