Я дрался на Т-34. Третья книга

После окончания учебы меня направили в 224-й разведывательный батальон. В августе 1939 года был такой случай. Нам приказали всю технику раскрыть, а самим выйти на плац. Оказалось, в это время прилетел на самолете Риббентроп, заключать договор с Москвой.

Вскоре нас направили на латышскую границу, а оттуда на финскую. Мы, когда на фронт ехали, были уверены, что уничтожим финнов за 5 дней. Уничтожим финнов, и все – война закончена! 30 ноября мы перешли в наступление.

– Помните ваш экипаж, с которым пошли воевать?

Помню. Командиром был Погребняк, а заряжающим Володька Буянов.

Довольно быстро мы прошли первые несколько километров, но Финляндия – это страна лесов, озер и болот, там танкам нечего было делать. Там была только одна дорога, построенная англичанами, и вдоль дороги были кюветы. Мы до этой дороги прошли, а потом натолкнулись на надолбы. Свернуть ни вправо, ни влево нельзя – лес, болота. Против нас в основном воевали шюцкоровцы, по-нашему сказать – кулаки, которые имели свои делянки в лесу. Они были все вооружены автоматами «Суоми».

Мы заняли поселок Сами, пошли вперед и в районе Леметти попали в окружение. Наша 34-я легкая танковая бригада, во главе с командиром бригады комбригом Кондратьевым, была придана 18-й стрелковой дивизии. Финны нас отрезали и окружили. Наш батальон сражался в районе Митро. Танки пришлось закопать и использовать в качестве неподвижных огневых точек. Наша задача – держать рубеж, помогать пехоте. Особенно мы ничего не могли сделать, да и пехота ничего не могла там сделать. В лесу должны воевать лыжники.

Финны атаковали мало. Они считали, что мороз их союзник. Они хорошо были одеты. Мы, танкисты, тоже одеты были хорошо – все же не пехотинцы. У нас были полушубки, сапоги, валенки, а вот пехотинцы мучилась – они были обуты в ботинки с обмотками, на головах буденовки. На Финской много солдат, особенно пехотинцев, погибло от обморожения ног.

Финны тяжелого вооружения не имели, основное у них были станковые пулеметы. Так они сделают два-три выстрела, солдаты с дороги в кювет бегут, а там замерзшее болото. Под тяжестью людей лед проламывался, ноги мокрые. Через несколько часов уже обмороженные.

В окружении, когда еще была еда, мы алюминиевые ложки заменили деревянными, потому что когда подносишь ложку ко рту, она примерзает к губам. В конце января есть стало нечего. Съели все, что было, – сначала фураж (в 18-й дивизии лошади были), потом стали есть лошадей, а когда съели лошадей, то стали вываривать лошадиные шкуры, когда и они кончились, вообще питались чем попало. Нам пытались сбросить еду с самолетов, но чаще всего она попадала в руки финнов.

Никакой гигиены не было, бань не было. Чего у нас было много – это вшей, причем почему-то больше всего их было у майора медицинской службы. Мы говорили: «Вон идет вшивый майор, остерегайтесь».

В окружении я, в сущности, выполнял задачи рядового стрелка. Дежурил в танках, ходил в разведку. Но в основном наша задача была сделать коридор, чтобы пехотинцы смогли уйти, а то, что мы там все легли бы, это командование в расчет не брало.

– У вас был антагонизм между вашей танковой бригадой и пехотой?

У нас антагонизма не было. Танковые части придаются пехоте, по долгу службы мы обязаны их обслуживать. Пехота была не подготовлена к бою, не одеты, не обуты. Очень много было новобранцев.

– Командир бригады и другие командиры насколько были способны управлять боем?

Кондратьев был героем испанских боев. Я был лично с ним знаком. Хорошо знал начальника политотдела. Знал и Смирнова, потому что он часто приходил смотреть материальную часть. Командирами они были хорошими. Когда мы поняли, что попали в хорошую ловушку, мы 18-ю дивизию проклинали. Если бы не она, мы бы получше жили, у нас в бригаде спайка лучше была.

– Как воспринималось попадание в окружение?

Пока снабжение было, относились к этому нормально. Но когда провизия кончилась, даже лошадиные шкуры кончились, началось брожение. Говорили, нас бросили, мы все здесь погибнем, что мы никому не нужны. Паники не было, но были упаднические настроения. Тем не менее дисциплина была на уровне. Командиры и политработники к нам относились как к товарищам, и мы к ним тоже. Мы ожидали, что они нас выведут, но не удалось. Командир бригады посылает запрос: «Помогите, мы подыхаем голодной смертью», – а ни ответа, ни привета, он и застрелился. А за ним и другие последовали, даже особист капитан Доронин… Мы, когда ходили мимо него, боялись его больше, чем командира бригады, а тут он застрелился. Во время выхода из окружения был тяжело ранен и застрелился командир нашего батальона Шевченко, начальник штаба полковник Н.И. Смирнов, начальник политотдела. У нас столько командиров застрелилось – думали, что все равно погибнут. Не здесь, так в Москве расстреляют.