Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Как мы размещались в комнате? Посредине стоял стол, вокруг кровати. На столе стоял мой патефон, во­круг которого лежали груды пластинок. Вечером пой­дем гулять с девушками, возвращаемся кто в полночь, кто позже. Как правило, приходили, ставили свои лю­бимые пластинки и ложились спать, а патефон продол­жал играть, пока следующий не придет и не поменяет пластинку. К слову, больше всего многие любили слу­шать Клавдию Шульженко. Ездили мы и в Ленинград, ходили в театры.

Одевали нас хорошо, да и денежное содержание у нас было отличное. Мы ведь считались военной элитой. У нас была красивая темно-синяя форма. А летное об­мундирование такое: теплые фетровые бурки с заворо­том, комбинезоны меховые, реглан. Гимнастерка, брю­ки, бриджи и сапоги — это уже повседневная форма.

Я сразу после финской войны пошел на курсы для подготовки в Академию при Доме офицеров. Мне, как украинцу, русский язык не давался. Помню, когда мы писали первый диктант по русскому языку, учитель­ница поставила мне не двойку, а единицу. Прошло ка­кое-то время. После следующего диктанта она гово­рит: «О, Гайдаенко, у вас значительные успехи, я вам уже двойку поставила!» Вот как было, но, тем не менее, я ходил на курсы. Когда мы перегоняли Р-5 (их надо было сдать, чтобы получить СБ), то сели под Москвой в Монино, где располагалась академия. Посмотрел я, как слушателей гоняют строевой подготовкой, и решил, что не пойду в академию. Что я буду так мучиться?

Летом 1940 года нас перебазировали в Кексгольм, сейчас он называется Приозерском, а оттуда отправи­ли под Псков, где мы приняли участие во вводе войск в Эстонию. Как нам тогда говорили: «Мы подаем брат­скую руку помощи дружескому эстонскому народу». Скажу о том, что видел своими глазами. У нас тогда ка­кая задача была? Допустим, идет колонна по дороге, впереди легковая машина «Эмка», а за ней машины, танки, пехота. Мы должны были найти эту колонну, оп­ределить ее местоположение и сбросить им вымпел с указаниями направления движения. После этого мы должны были дождаться ответа, который они напишут, и забрать его. Забирали его так: между двумя шестами натягивалась веревка, но не привязывалась, а закреп­лялась свободно. Посередине привязывалось посла­ние. Задача наша была — пройти низко, выпустить «кошку», зацепить веревку и подтянуть послание в ка­бину. Вот такая связь была в те времена.

Что меня там удивило. Во-первых, тогда все маши­ны красили в зеленый цвет, а в Эстонии ездили крас­ные автобусы. Во-вторых, летишь над каким-нибудь по­селком, деревенькой, и толпа людей с красными фла­гами выходит встречать войска. Наших же никого до этого там не было! Никто не мог заставить, как говорят сейчас, выйти эстонцев встречать! А сейчас говорят, что мы оккупанты. Но ведь ввод войск был по договору с эстонским правительством. Кроме того, нашим вой­скам была директива: с населением, боже упаси, не вступать ни в какие конфликты.

В августе мы опять вернулись в Кексгольм. Получи­ли новые самолеты СБ. Эскадрилью объединили еще с двумя, создав разведывательный полк, который пере­базировался под Ленинград, в Сиверскую, поскольку аэродром Кексгольм был маловат для СБ. Переучива­ние на СБ далось мне легко. После Р-5 самолет мне по­нравился, но он все равно уже был устаревший,

В декабре вышел известный приказ наркома оборо­ны Тимошенко. Меня, лейтенанта, командира звена, орденоносца, посадили в казарму! Причем, так как я был командиром звена, меня еще назначили старшим по казарме. Ох, хватил же я горя с этой срочной служ­бой! Представляешь, приехали из училищ лейтенанты-летчики, пришли летнабы, а тут приходит приказ, и их разжалуют в сержанты. Мало того, что запихивают в ка­зарму, так еще и звание снимают! Это ж позор перед девушками, знакомыми, родными! Конечно, дисципли­на после этого резко упала. Трудно мне было держать эту банду молодых летунов. Конечно, то, что положено по программе летной подготовки, мы выполняли, но летчики ходили в самоволки, пьянствовали. Причем ес­ли на выпивку не хватало денег, то ребята что-нибудь продавали из постельного белья (общежитие летного состава здесь было оборудовано как надо: одеяла но­венькие, подушки, простыни). Бардак, одним словом... Один у нас был комсомолец, отличился. Его вызвали на собрание: «Что же ты пьешь, безобразничаешь? Мы те­бя исключим из комсомола!» А он ответил: «Подума­ешь! Исключайте! А я буду беспартийный большевик!» Думаю, меня здорово спасло начало войны, а то бы по­садили меня за недостачу казенного имущества...