Я дрался с бандеровцами

– Когда отец приходил домой, ничего не рассказывал?

– Отец был простым партизаном, да еще и в годах. Поскольку он 1904 года рождения, его поставили в продовольственную группу. Основной его задачей была организация вывоза имущества с взорванных эшелонов. В них регулярно попадалось продовольствие – многие отряды за счет этого и жили. Людей, конечно же, никто не грабил.

– В каком году вы попали в партизанский отряд?

– Осенью 43-го. Когда наше село сожгли каратели. Я, мать и братишка, 1938 года рождения, перебрались в село Мокрец.

– А жителей они не тронули?

– Ну, как не тронули? Шесть человек убили. Как только эсэсовцы начали палить село, люди по цепочке передали: «Тикайте, потому что серьезно взялись…» Нас предупредил мамин брат. Он был 1895 года рождения, участник империалистической войны. Так он прибежал и закричал: «Тикайте! Тикайте быстро!» Мать выпустила скот: корову, двух свиней… Живность прятали, чтобы полицаи не искали. Был даже издан специальный приказ, в котором населению запрещалось колоть или резать домашнюю скотину. Так люди удумали скотину душить! Есть целая история, как свиней душили… В общем, мать говорит: «Бери корову на поводок и шуруй в Мокрец». Я выскочил в валенках, а как раз распутица, слякоть. Надо было мне сапоги одеть. Выскочил, погнал корову. Мать собрала что под руку попалось и с братишкой следом за мной. В чем были, в том и остались – все сгорело… Из 410 дворов нашего села сгорели почти все, остался только один, и то, потому что был кирпичный да под жестью. Старичок, хозяин дома, рассказывал, что пришел немец, облил соляркой окна и двери, затем стал поджигать. Когда столярка загорелась, он пошел к другому дому. А старичок, в это время прятавшийся за сараем, вышел и потушил. Немец пошел обратно, видит – не горит. Опять облил соляркой, опять поджег. В этот раз ушел не сразу – двери и окна сгорели, но остальное дед загасил. В том доме, пока все не построились, был сельский совет.

Мы пришли в Мокрец, к брату отца. А у них в селе стоял штаб партизанского отряда. Мало того, партизаны уже несколько месяцев готовились к штурму Изяслава. Мы поселились у соседей дяди. Тут же появляется двоюродный брат: «Собирайся, Павло. Пойдешь со мной в штаб». Привел меня к начальнику штаба, им был секретарь подпольного обкома партии Алексеенко, и представляет: «Вот это мой связной. Сейчас в нем уже надобности нет, потому что Колотюк и Полищук уже в отряде. Они ему передавали сведения». Тот записал что-то: «Ну, что? Добре, вы будете эвакуированы в лес, на базу в 23-й квартал. Здесь будут бои». Мне запомнилось, что у Алексеенко был шикарный полушубок. А рубашку носил коверкотовую, стального серого цвета. Ремень со звездочкой, пистолет. Серьезный был мужик. Крепкий, небольшого роста.

Как-то в декабре я на санях поехал к дядьке взять кое-каких продуктов. У него во дворе было полно оседланных лошадей. Вылез из саней, дал лошади сена, вдруг выходит паренек, примерно такой же, как и я, может, немножко ниже ростом. Но в портупее и с кавалерийским карабином на плече. Обращается ко мне: «Де ты брав сино?» – «А вон, в этом сарае. Там…» – «То я возьму». – «Бери». – «Як тебе звать?» – «Павло». – «А меня Валя».

Это был Валя Котик. Он уже был ординарцем у командира отряда Музалева, будущего Героя Советского Союза. Они приехали на совещание – шла подготовка к штурму Изяслава, собирали всех командиров. Валя, три человека охраны, сам Музалев. Так мы с ним познакомились. Целый день общались, даже кушали вместе.