Читаем Я дрался с самураями полностью

Сдача в плен японского автомобильного батальона

Особенно врезалась в память такая картинка: по дороге, прихрамывая, бредет одинокий японский пехотинец с винтовкой в положении «на плечо». Со стоящего на обочине Т-34 спрыгивает наш танкист и жестами требует отдать ему винтовку. Японец упирается и качает головой. Танкист все-таки вырывает у него оружие. Японец съеживается, видимо, ожидая, что его сейчас как-то накажут. Но танкист жестом показывает: иди-иди! И тот бредет дальше.

Добавлю, что и позже меня всегда поражала дисциплинированность японских военнопленных (их часто использовали на различных строительных работах). Отношение к ним было хорошее, гуманное…

Даши Иринчеев

разведчик артиллерийского полка

Шел 1944 год. Каждое утро мы собирались в конторе колхоза и слушали Советское информбюро, голос Левитана, который сообщал о сокрушительных победах наших вооруженных сил на всех фронтах, об освобождении городов и населенных пунктов.

В конце августа председатель сельсовета собрал ребят 1927 года рождения и объявил, что нас будут призывать в армию. Когда проходили медкомиссию, я все переживал, что меня могут не взять — слишком мал ростом и слаб после болезни, — поэтому пошел последним. Когда рост оказался ниже 150 см, я встал на цыпочки. Старшина-фронтовике раненной рукой посмотрел на меня и шепотом спросил: «Ты, что, на фронт хочешь, что ли?». Я ответил тоже шепотом: «Да, хочу, у меня на фронте старший брат погиб». Тогда он, ни слова не говоря, отметил: «Годен». Затем на весах я не дотянул до 50 кг. Он опять записал, что я годен. Потом я пошел к врачам, они прослушали, осмотрели, спросили, на что жалуюсь, — я ответил, что ни на что. Врачи тоже признали меня годным.

Через три дня призывников — было нас 12 человек — повезли на подводах в Черемхово. Там нас встретил представитель военкомата, построил и бегом погнал на железнодорожный вокзал. Утром мы были уже в Иркутске, на пересыльном пункте, откуда нас отправили на станцию Мальта, в 21-й запасной артиллерийский полк.

С утра мы занимались в классах, изучали стрелковое оружие и 76-мм орудие по чертежам на плакатах, а после обеда шли в артиллерийский парк, где учились наводить орудие по заданным целям. В апреле поехали на стрельбище — стреляли из пушек с закрытых позиций, по три снаряда, отстрелялись на «хорошо».

На западе наши войска уже штурмовали Берлин. А на востоке против СССР была нацелена самая сильная группировка японских войск — Квантунская армия, хорошо оснащенная технически и насчитывавшая более миллиона солдат и офицеров.

Мы все знали, что война с Японией не за горами — об этом открыто говорили командиры, — и готовились к ней очень серьезно. И вот, 9 мая нас построили и объявили, что гитлеровская Германия капитулировала. Все закричали: «Ура! Победа!» — и началось ликование. Начальник штаба и остальные офицеры, все бывшие фронтовики, качали командира полка. После обеда многим дали увольнения до вечера. Мы пошли на станцию Мальта. Там на перроне надрывались гармони и баяны, все обнимались, целовались, плясали, бренчали ордена и медали у солдат-фронтовиков, смеялись и плакали женщины, все друг друга поздравляли. Потом кто-то из наших говорит: «Пойдем на озеро, здесь недалеко». А на озере по берегу кое-где еще лед не сошел. Но мы все равно купались, смеялись и кричали, ведь день был праздничный, теплый, солнечный. Когда вылезли из воды, всех трясло от холода, но никто не простудился — мы были уже не те, что в первые дни службы: кормили нас хорошо, гоняли на турнике, и за полгода все подросли и окрепли. Я тоже прибавил 10 сантиметров и 10 килограмм. На следующий день мы с утра немного позанимались; думали, после обеда пойдем к пушкам в артпарк, но нам велели отдыхать и дали желающим увольнительные до ужина. А после ужина мы уже знали, что завтра нас отправляют на восток.

В Читу эшелон прибыл ночью. Сразу же разгрузились, построились и в пешем порядке пошли на станцию Антипиха, в расположение 817-го артиллерийского полка. На следующий день распределились по батареям — нас с Михаилом Васильевым зачислили в батарею управления топоразведчиками, а Дугара Иванова, Евгения Папуева и Батора Степанова направили на огневые батареи. Начались занятия по боевой подготовке в полевых условиях. Мы изучали топографические приборы, карты, решали топографические задачи. Ходили на полигоны, определяли ориентиры, учились по обнаруженным целям готовить данные для огневых батарей. Занимались целый день до отбоя. В общем, гоняли нас как надо. Командир постоянно твердил слова Суворова: «Тяжело в учении, легко в бою».

Перейти на страницу:

Все книги серии Война и мы. Военное дело глазами гражданина

Наступление маршала Шапошникова
Наступление маршала Шапошникова

Аннотация издательства: Книга описывает операции Красной Армии в зимней кампании 1941/42 гг. на советско–германском фронте и ответные ходы немецкого командования, направленные на ликвидацию вклинивания в оборону трех групп армий. Проведен анализ общего замысла зимнего наступления советских войск и объективных результатов обмена ударами на всем фронте от Ладожского озера до Черного моря. Наступления Красной Армии и контрудары вермахта под Москвой, Харьковом, Демянском, попытка деблокады Ленинграда и борьба за Крым — все эти события описаны на современном уровне, с опорой на рассекреченные документы и широкий спектр иностранных источников. Перед нами предстает история операций, роль в них людей и техники, максимально очищенная от политической пропаганды любой направленности.

Алексей Валерьевич Исаев

Военная документалистика и аналитика / История / Образование и наука
Штрафники, разведчики, пехота
Штрафники, разведчики, пехота

Новая книга от автора бестселлеров «Смертное поле» и «Командир штрафной роты»! Страшная правда о Великой Отечественной. Война глазами фронтовиков — простых пехотинцев, разведчиков, артиллеристов, штрафников.«Героев этой книги объединяет одно — все они были в эпицентре войны, на ее острие. Сейчас им уже за восемьдесят Им нет нужды рисоваться Они рассказывали мне правду. Ту самую «окопную правду», которую не слишком жаловали высшие чины на протяжении десятилетий, когда в моде были генеральские мемуары, не опускавшиеся до «мелочей»: как гибли в лобовых атаках тысячи солдат, где ночевали зимой бойцы, что ели и что думали. Бесконечным повторением слов «героизм, отвага, самопожертвование» можно подогнать под одну гребенку судьбы всех ветеранов. Это правильные слова, но фронтовики их не любят. Они отдали Родине все, что могли. У каждого своя судьба, как правило очень непростая. Они вспоминают об ужасах войны предельно откровенно, без самоцензуры и умолчаний, без прикрас. Их живые голоса Вы услышите в этой книге…

Владимир Николаевич Першанин , Владимир Першанин

Биографии и Мемуары / Военная история / Проза / Военная проза / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное