Я дрался в Вермахте и СС

– Обо всем, но мы никогда не говорили о политике. Мы говорили о войне, что нам делать, что исправить. В каждом батальоне был радиоприемник, специальная модель для военных, чтобы на спине носить. Если наушники положить в кастрюлю, то получались неплохие колонки. Мы могли слушать новости. Если в приемнике хорошо поковыряться, то можно было поймать радио Белград, которое вещало из Ленинграда, но это было строго запрещено. В тылу был фронтовой театр. Я в нем был один раз, поскольку за все время войны мой батальон был только один раз на 14 дней взят с фронта. Представляете?! Представление шло в сарае, в нем же я впервые увидел цветной кинофильм. Потом приехал немецкий бронепоезд с тяжелыми орудиями, начал стрелять в Ленинград. Через полчаса по нему и по нам тоже начали стрелять, и мы разбежались.

– Были советские листовки?

– Да, их очень много с самолетов сбрасывали. Поднимать их не запрещалось, но они на нас не действовали. В них печатали, сколько пленных в Сталинграде взяли и так далее. Одну листовку я запомнил, она была очень рафинированной. Это было в начале осени 1941 года, в наступлении. Я ее нашел в кустах. На одной стороне была картинка с немецким солдатом, Сталиным и крестом, а на второй стороне было стихотворение, я его до сих пор помню: «Воздух сыр на востоке, / Будет холоднее и еще сырее, / Железные кресты ржавеют, / Деревья растут высоко». Очень выразительно. Дальше там были обычные инструкции по перебеганию. Я подумал: «Ну эти ребята эстеты». Пехота ни русская, ни немецкая на листовки не реагировала – это пропаганда, это нас не интересует.

– На русской стороне фронта были какие-то звуковые установки, музыку передавали, какие-то речи?

– Да, конечно! У Синявино ночью прилетел самолет с громкоговорителем. И закричал: «Немецкие пехотинцы, почему вы такие грустные, у вас что, мармелад закончился? Приходите к нам в Ленинград, там кровати с белыми простынями и красивые бабы». Мы смеялись до смерти! Видите, прошло 70 лет, а я до сих пор это помню.

– Вы думали, что переживете войну?

– Нет, я так не думал. Я думал, что однажды меня достанут. После того как меня семь раз ранили, я думал, что будет еще точное попадание. Но на фронте на это не обращают внимания. Если постоянно об этом думать, то либо сойдешь с ума, либо сбежишь. Солдат на фронте знает, что каждый день, каждую минуту, каждую секунду он может погибнуть. Если постоянно об этом думать, то не выживешь.

– Вы воевали в болотах, на холоде, а могли бы быть во Франции, Италии. Вы воспринимали это как наказание?

– Нет, нет. Просто было так. Но мы были очень, очень недовольны, что мы, будучи плохо оснащенными, должны были выдавать результат. Вот это злило. Когда начинаешь такую кампанию, как можно быть неготовым к тому, что придет зима?! Россия огромная страна, они, сверху, могли бы сообразить, что просто перебежать ее не получится. Такую страну, как Франция, можно перебежать и оккупировать, такую страну, как Россия, так занять нельзя. В дневниках Гальдера в июле 1940 года, когда война во Франции еще не была закончена, есть запись: «Глаза фюрера устремлены на восток». Я установил, что тогда два очень одаренных офицера Генерального штаба получили приказ Гитлера разработать план кампании против России. Это был генерал Маркс, начальник штаба 18-й армии, которая тогда была в Польше, и генерал фон Зоденштерн, который был командующим группой армий. Эти офицеры очень быстро установили, что при нападении на Россию надо как минимум захватить Москву, потому что из Москвы, как из центра паутины, тянутся нити во все стороны. То есть основной удар должен быть в центре, а что делать с флангами? Вот и получился сильный Центральный фронт и расходящиеся фланги. А между ними две дыры – Великие Луки и Холм на севере между группой армий «Центр» и «Север» и в Гомеле между группой армий «Центр» и группой «Юг». Две незаполняемые дыры. Они еще Урал хотели занять?! Какого размера были бы тогда эти дыры? В целом так делать было нельзя. Офицеры это абсолютно ясно сказали. Тогда решили, что Красная Армия будет уничтожена в больших котлах у границы, и в этом случае мы сможем занять территорию. Это почти удалось, но только почти. Сила немецкой армии уже зимой 1941 года была решительно подорвана. Немецкая армия проиграла войну в России уже зимой 41-го года. В 1942 году, после того как мы в какой-то мере восстановили силы, мы уже не могли наступать на всех фронтах. Только на юге, на другие направления уже не хватало сил.

– Русские ветераны говорят, что немцы после 1943 года стали «не те».