Я дрался в Вермахте и СС

– В 1943 году насколько изменилось качество жизни, стало хуже?

– Да, одежда была плохой, не было бензина. Многие грузовики были переоборудованы на газ из дерева, bereza… Эти воспоминания – это пример того, до чего можно довести народ фанатизмом, давлением и страхом.

– Государство проводило реквизиции, забирало лошадей?

– Разумеется, да, немедленно. Забирали самых красивых лошадей, мы плакали. В деревне был один легковой автомобиль и один грузовик, я на нем возил молоко. Их тоже забрали.

– В 1944 году вы окончили школу и пошли добровольцем в армию. Как это происходило?

– На собрании в школе нам показали пропагандистский фильм. Там же сидели девушки, у которых можно было записаться в армию, но я колебался, заполнил заявление и не отдал его. Вскоре было совместное собрание Гитлерюгенда и Ваффен СС, на котором солдаты рассказывали про армию, как они служат. Нам говорили, что последний шанс выиграть войну – это всем записаться. Вот после этого собрания, 15 июля 1944-го, я стал добровольцем в войсках Ваффен СС. Записывали в армию даже 16– и 15-летних. До 1942 года им нужно было иметь разрешение от родителей, а в 1944-м оно уже не требовалось. Прошли медкомиссию. У добровольцев была возможность выбирать род войск. Я написал «противотанковая оборона» и попал в расчет противотанкового орудия.

– Сколько продолжалось и в чем заключалось обучение?

– Пропаганды было относительно мало. Шло короткое, но интенсивное обучение. Ближний бой. Обслуживание 75-мм пушки. Во время обучения я два раза выстрелил из нее, но оба раза промазал. Русская пушка была 7,62 сантиметра, мы ее называли «ратш-бум». Отличное оружие, как и Т-34.

Обучение продолжалось четыре месяца. В последний день мы сидели вокруг нашего преподавателя, и он сказал, что, когда на нас смотрит, у него сердце кровью обливается, и пожелал нам, чтобы нас никогда не атаковали русские танки.

– Что вы слышали об окончательном решении еврейского вопроса тогда?

– Тогда никто ничего не слышал. О евреях в Ваффен СС ни разу не было сказано ни одного слова. Мы были солдаты, мы изучали ближний бой и нашу пушку. Про мировое еврейство и коммунистов пропаганда говорила, да, но то, что случилось с нашими евреями, мы не знали.

– Кто вы были в расчете пушки?

– В расчете орудия было восемь человек. Первый и второй номера были заряжающими. Я был первым номером. В расчете был еще один парень 27-го года и двое стариков, последнего призывного возраста. Пушка была хорошая.

– В какой дивизии вы были?

– Дивизий больше не было, это была боевая группа. СС и вермахт были вместе.

– Какая у вас была униформа?

– У меня было две. У нас была зимняя униформа, но мы почему-то должны были ее сдать. Тогда мы себе нашли униформу вермахта.

– У вас была татуировка?

– Да, была, но я не знал, что у солдат вермахта нет татуировки! Так можно было точно установить, кто СС, а кто вермахт. В 1948 году в лагере в Карпинске всех солдат СС отсортировали и отправили на строительство канала под Москву. В новом лагере к нам относились не хуже и не лучше, чем в других. Разумеется, иное отношение было к военным преступникам. В Свердловске, в театре, шел процесс над членами эсэсовской кавалерийской дивизии. Они все были виновны – жгли дома и воровали коров. Они все получили по 25 лет, но большинство из них вернулись домой в 1956-м. Я вспоминаю, меня допрашивали в 1949 году. Офицер из военной юстиции спросил: «Вы были в СС?» Я сказал: «Ваффен СС». – «Нет, СС». Были различные дивизии, но большинство боевых дивизий были элитой, которая с отвращением дистанцировала себя от других частей. С расстрелами мы ничего общего не имели, мы были солдаты, а не убийцы. Один высший английский офицер говорил про дивизию СС «Гитлерюгенд», что таких отличных солдат больше никогда не будет – это высшее признание противника. И еще он говорил, что не все солдаты СС совершили преступления, гораздо больше преступлений совершили немецкие вооруженные силы, вермахт. После войны немцы свалили всю вину на СС, а вермахт вроде как ни при чем, но это не так.

– Из вашей 7,5-сантиметровой пушки вы на фронте стреляли?

– Один раз, когда появились русские, мы стреляли шрапнелью.

– У вас было личное оружие?

– Сначала был карабин 98к, а потом МП-38, очень хороший пистолет-пулемет.

– Когда вы попали на фронт?