Я - душа Станислаф! (СИ)

- Пасть волк не открыл, только в третий раз глазами – блым, и я сполз, бревном, с холма. Зенки отрыл, а надо мной – уже белая волчья морда. Но волчица – глаза бабские и зеленые. И того, бля…, шамана, краем глаза вижу. Пока кувыркался, ватник мой расфуфырился, все до носа задралось на мне, а она лапищей своей уперлась в меня, в то место, где меня какая-то зараза укусила, и воспалилось сильно – я вам показывал.

Орал – не орал, этого я не помню, резкую боль лишь почувствовал, когда волчица вспорола это место когтями. Уже дома зырю, будто ножом, сука, полосонула, но грудь перестала болеть. А тогда, сразу же от меня отбежала и к тому – на холм. Драпанул я от них – давно так не скакал, а бубен еще и сейчас слышу. Зыркнуть бы, кто или что в него бьет?

- Пришлые волки забрели. Скоро уйдут отсюда. Лис не позволит им остаться. – Михаил собрался было уже отойти от мужиков, но рябое лицо перевозбужденного Матвея снова дышало ему в лицо луком, и он у него спросил:

- Что еще?

- Погодь, бугор, …хочу стрельнуть эту белую сучку, бабе своей на воротник. Уж больно бела шерсть! К женскому дню – к восьмому марта.

- Вот-вот!.. А я и кликуху волчице уже придумал, – гикнул Игореша.

В этот раз любопытство даже остановило мужиков, двинувших было к конторе.

- …Марта к восьмому марта!

Артельщики потянулись за бригадиром и Матвеем. Абсолютно все, включая и самого Игорешу, не верили, что пришлой волчице кличка, вообще, понадобиться – одинокие волки или волчья пара, обычно, обходили стороной территорию матерого Лиса. Если Лис, загрыз собственных отца и мать, что он тогда сделает с этими двумя: Шаманом и Мартой?!.. У них не было даже шансов остаться в стае на правах загонщиков жертвы или охотников на нее – будут атакованы и убиты. Или вовремя унесут свои лапы, или Лис даже, сначала, замучает их, а за ним такое водилось…

Но новость о выздоровлении Зырика от когтей белой волчицы, а ведь ходил по домам и уже прощался – хана ему, не только облетела поселок. Новость эта заинтриговала – кедрачи зачастили в гости к Матвею и его толстушке Ульяне. И чем больше страдалец, избавившийся от неизвестной хвори, рассказывал о встрече с Шаманом и Мартой, тем, естественно, больше было пересказов гостей об этом в собственном изложении случившегося. Как до встречи с парой волков, так и, гораздо даже любопытнее, после нее.

Кто хоть немного разбирался в шаманизме, связывали их появление, да еще и на холме, где молния сожгла здоровенное дерево, но не подожгла тайгу в стоявшую тогда жару, с ритуальщиной. Кто понятия даже не имел о ритуалах такого рода, соглашался – так и есть, и торопился найти свободные для шаманизма уши. А когда вокруг тебя самое, что ни на есть, волшебство природы, такие уши и искать не надо. Тем более, таежный поселок зажиточный, благоустроенный, это – да, только далеко от него до других интересов в повседневности. Тайга – это их государство, церковь и власть, а еще – живое информационное обозрение, и о людях – не с самого начала. Не случайно, поэтому, о волчьей паре говорили все и везде с неделю, может, две. А за это время все черные кобели и белые суки в поселке при домах, не имевшие кличек, кроме как «Собака», или «Рыжий», или еще какой, получили, наконец, собачьи имена. Шаман или Марта! Взрослые произносили их не абы как – с осторожным почтением, а ребятишки подзывали ими с верой, что только их собака и есть самые, что ни на есть, настоящие Шаман или Марта.

В Международный женский день весной лишь чуточку веяло из тайги, если это и вовсе не казалось кедрачам, кто ее очень ждал. Ночью поселок замело большим снегом, потому с утра царапанье уборочными лопатами и жесткими метлами было слышно даже при наглухо закрытых окнах. Но к полудню о празднике вспомнили – выходные дни в Кедрах мало чем отличались от дней будничных, на календарях – да: выделены красным цветом. Мужчины, тем не менее, большинство выбритые и не похожие на самих себя в шубах из искусственного меха и зимних пальто или утепленных куртках, затопали, по одному и группами, в сторону рынка. Таких было много, но немало и семей решили просто прогуляться. И в череде таких – Матвей со своей Ульяной. Уля была необычно приветливой, здоровалась со всеми чуть ли не с поклоном. Скорее, потому, что так лучше был виден ее белоснежный меховой воротник на пальто.

С Матвеем старались не заговаривать, если рядом или поблизости находились дети, оттого на приветствия он, понимающе и одобрительно, лишь кивал. Но, прогулявшись до рынка, они узнали, куда так резво и наперегонки мимо них мчали, от рынка, мальчишки с девчонками – на утесе скорби и печали, так назвался этот утес, видели волчью пару. Тех самых, на которых набрел Матвей: Шамана и Марту, чьи волчьи имена, как говорится, с легкой руки самого Матвея и Игореши стали для кедрачей нарицательными. Ульяна сразу же заторопилась назад, к себе в дом, а Матвей с другими мужиками, прихватившими с собой ружья, проследовал до крайних домов поселка.