Я - душа Станислаф! (СИ)

- …Посуди сам, Михаил Дмитриевич, – оживал волнением в трубке голос капитана, – рыбацкие сети режут второй месяц – кто? И как режут?!.. Сам ведь мне говорил – в хлам разодраны! Да, шея Налима, земля ему пухом – похоже на клыки…, а где его ружье? А рука-то, рука-то, зачем волку?

Теперь этот…, как его – ага, Шаман… Я ему в глаза не заглядывал, только и Зырик не пацан, чтобы волка от шамана не отличить?! Потому он и обоссался, что взгляд у того не звериный. Белая волчица – это, кто такая? И откуда – такая целительница?! …Я видел его грудь – коготь рвет, а не режет скальпелем! …Стоп: а о каком-таком ноже в голове говорил Зырик?.. Ты знаешь, о чем это он?..

- Нет. Да крыша у него поехала после той встречи на холме… Сегодня, с утра, сам об этом говорил мужикам у меня в кабинете, – ответил Михаил.

Капитан так не думал.

- Да нет: с головой у него все в порядке, – не согласился капитан. – …И порезанные сети, и кудесники-волки, и немая семья с мигающими платками…, и Налим!.. В одно и то же время – в одном и том же месте!..

Участковый замолчал, и Михаилу было слышно, как он напряженно дышит, раздумывая над чем-то.

- А, может, и впрямь – одно кодло!? – то ли сам у себя спросил Волошин, твердея голосом, то ли только подумал об этом вслух.

- Макар, ну, ты это …чего? – заерзал на стуле Михаил, прочувствовав неловкость своего положения, сидя за одним столом с теми, кого капитан имел в виду, позаимствовав из лексикона Матвея определение «кодла». – …Помолчи, Макар, – цыкнул он через редкие зубы, кивнул головой домочадцам – все понял, спасибо, и вышел на улицу. А выйдя за калитку, спросил участкового о том, о чем не спросил сразу:

- Где сейчас спецы по отстрелу волков? …Тогда скажи, как кому-нибудь из них позвонить.

Ответ Волошина его слегка огорчил:

- Спецы ушли к утесу, перед этим отключив свои мобильники – у них своя, какая-то навороченная, переговорная связь. Сказали, что сами позвонят, когда им будет что-то от нас нужно. Пусть укокошат сначала этих, двоих, а потом и на рыжего ориентировку им дам. …Рыжий – это Лис, что ли?!

- Ну, не лиса же, людоедка, объявилась на его территории! По всему выходит, что он самый…

Михаил отключил связь, и, крепко сжав в руке мобильник, словно булыжник, которым бы он с преогромным удовольствием разбил окно собственной памяти, двинул, привычно разбрасывая широко ноги, в направлении конторы. Жалко ли ему было пришлых волков – вряд ли, а Налима – еще бы не жалко!

- Эх, старлей…, старлей!.. Нет тебя больше, и это твой последний факт! – обронил он с досады себе под ноги, шаг которых день ото дня становился медленнее и неохотнее.

Тут же кольнуло под левой лопаткой, но не в первый и, даст бог, не в последний раз…

Марта была сыта, а озерная серебристо-коричневая рыбина с темно-синими глазами, подныривая в пещеру, сбрасывала с метровой иглы в голове липкую, проворную и кусачую щуку. Вчера она охотилась на озерного окуня – одной Марте столько не съесть, а Шаман лишь лакает воду. Покидая логово чуть ли не до ночи, он будто готовил сестру к своему уходу в тайгу. Навсегда! И шанс встретиться им, когда-нибудь еще – нулевой! И брат томился этим моментом больше даже, чем сестра. Она вечерами и ночами слизывала печаль с его морды и глаз, но это мало помогало. Только, наоборот, сильнее прижимало их друг к другу с визгливой от страдания нежностью перед сном.

В два прыжка Марта подобралась к лазу. Выбравшись из пещеры, она втянула в себя воздух, прислушалась. И ей не показалось – с ее же стороны, за паутиной зацветающих кустарников, пружинистых и гибких деревьев, слышалась человечья речь. Но голоса уходили осторожной поступью и это понемногу успокоило.

Забежав со стороны тайги на плато утеса, она увидела сидящего на краю брата. Сначала хотела незаметно к нему подобраться и напасть, да у спрятавшегося за кустом папоротника зайца не выдержали нервы – он драпанул, а к Марте вернулось веселое настроение…

Шаман взглядом плыл по озеру и в это время подплывал к высокому причалу, на толстенных столбах, покрытый поверху старой и новой доской, вперемежку. Лодки то убегали от причала, то снова их пригоняла назад волна, солнце меняло цвет с розового на желтый, только-только поднимаясь над тайгой. Поселок проснулся давно, но повседневная суета кедрачей еще вылеживалась по домам, а где-то уже и сновала во дворах – с прохладой ветер принес и дребезжащий рокот, и звон топора.

За последние дни на утесе побывало много людей с ружьями. И глядели на него, подолгу, издали многие. Огромные пятна человеческой крови на плато насторожили Шамана, оттого вчерашний день он провел в тайге.