Я - душа Станислаф! (СИ)

Убегал далеко, бежал, чуть ли не полдня, по изгибам ручья. А у родника, откуда ручей выбегал и далеко-далеко от родника впадал в Подкову, он набрел на девочку. Она плакала, вжимаясь спиной в осину, и дрожала, как ее листочки. Шаман от долгого бега дышал порывисто, девочка услышала такое его дыхание, перестала всхлипывать и спросила: «Кто здесь? Отзовись, коли человек. …Я заблудилась!». Шаман тоже отреагировал, правда, на ее милый голос – подошел к ней совсем близко и, скуля, стал лизать ей руки. «…Ты собака, – дрогнул голос девочки, – или серый волк?!». Если бы Шаман мог разговаривать по-человечьи, он, не зло и не про себя, может, посмеялся бы над тем, что такая большая девочка не может черное отличить от серого. Но он, радуясь незнакомке, продолжал лишь слюнявить ей руки, будто кавалер, знающий тонкости ухаживания за дамами. «…Так ты – собака! – совсем успокоилась девочка, обняв его голову, и прижалась к нему. – А большая какая! – воскликнула умиротворенно.

Потом они вместе сидели под осиной. Вернее, Шаман лежал, как никогда до этого, комфортно, грея девочки колени своей немаленькой головой, а она сидела и пальцами, точно гребнем, расчесывала ему шерсть. Заодно, рассказывала, что она из поселения староверов, ей тринадцать лет, живет с папой, а мама умерла неизвестно от чего. Мама с папой познакомились в Енисейске. Непросто им сейчас одним, с папой, потому что два года тому назад она ослепла. Хотя они и не одни: в поселении живут еще семь семей. Ей сказали, что ослепла от горя. Наверное, это так – похоронив маму, слезы выжгли ей глаза. Она уже долго не плакала, а сегодня заблудилась, и ей стало страшно.

- …Но ты, собака, меня нашла! …Или нашел? – девочке, неожиданно для себя, стало это интересно: мальчик или девочка?

Шаман этого не слышал – во сне он плескался в мягкой бирюзе волн, и ему не терпелось услышать снова одинаково строгий и нежный голос: «Станислаф, только недалеко… Мне так будет спокойнее». Только он услышал не это:

- Катя, это волк! – закрой уши, сиди и не шевелись, …я сейчас стрельну…

Узнав голос отца, девочка обрадовалось, но шальная радость мгновенно, так же, как и, раскрасив губы и щеки приятным возбуждением, ускользнула с ее лица, сбив ей дыхание до крика:

- Тятя, не стреляй, не стреляй!.. Это моя собака, тятя! …Тятя!

Она накрыла собой голову Шамана, только ее здоровенная черная собака, выскользнув из-под нее, исчезла под густым покровом осины. Бородатый мужчина, в длинном, до ног в резиновых сапогах, плаще-дождевике опустил ружье и заторопился к девочке. Но, сделал лишь два или три шага – черные широкие лапища легли ему на плечи. И они были такими тяжелыми и властными в том, что произнесла ворчащая морда прямо у него над ухом, что мужчина сначала обронил ружье, а следом за тем, как оно брякнуло о что-то твердое под мхом, смиренно опустился на колени. В этот момент он слышал, как звала его дочь, и свою собаку, да дрожащее над левым ухом и леденящее, уже изнутри собственного тела, дыхание обращалось к нему тоже, только на языке каких-то новых личных ощущений. Он не чувствовал страха – Господь укрепил его дух, но при этом и тревога за дочь отступила за спину, откуда униженно и оскорблено дышало что-то живое. Как вдруг, лапы, не иначе, черта или самого Дьявола, но с когтями, толкнули в плечи, и коричневая борода старовера сплющилась под весом головы. Он подполз к дочери, развернувшись, закрыл ее собой, однако не увидел перед собой ни волка, ни черта. Осенив себя крестным знамением, старовер прижал к себе дочь и забылся в счастье отца…

С утра резвый ветерок сдувал с камня, на котором три дня тому сидел Налим, его терпковатый запах. Шаман сидел за ним, а впереди, почти на краю утеса – тот камень, гораздо меньше размером, о который упиралось прикладом ружье.

Вдруг уши перехватили крадущийся шорох, он мгновенно прижался к земле и картечная дробь, прилетевшая со стороны тайги, сколов верх первого камня, точно с размаху бросила в него сколом. Скол обжег бок неглубокой раной, и стал такой же очевидностью как дождь, обливающий водой, встречный ветер, замедляющий бег, как согревающее или утомляющее солнце. Только сейчас явь угрожала Шаману смертью и уже ранила. В него еще, до этого, не стреляли, но гром выстрела он уже слышал: когда ранней весной, недалеко от утеса, в воздух выстрелил человек, с которым они здесь, днями ранее, встретились. И он сейчас – на его месте, и кровь этого несчастного человека закрашивает его кровь, и она такая же цветом – тайга, видно, снова пожелала крови!..