Читаем Я! Еду! Домой! Те, кто выжил полностью

Наблюдатель мне отлично был виден в прицел, до него три сотни метров — как раз дистанция прямого выстрела. Мне сейчас пальцем шевельнуть, да и все — мозги вышибу. Чем он там подкреплен? Ага, пулемет у них там. Просто стол к окну подвинули, а на нем на сошках врастопырку пулемет стоит. Людей больше не вижу.

Постепенно мне удалось разобраться в планировке острова. Формой он напоминал равносторонний треугольник, ограниченный с одной стороны каналом, вдоль которого мы ехали вчера. Вторую его сторону, ту, которой он развернут ко мне, образовывала заводь шириной от пятидесяти до пары сотен метров, а третья сторона и вовсе в озеро выходила.

У дальней от меня грани находилась сама деревня — немаленькая, домов так примерно на полсотни, а то и больше. В середине возвышалось большое, промышленного вида здание, надпись на котором никак не удавалось прочесть с моей позиции. Еще одно скопление домов, штук так примерно десять, находилось в зеленой зоне на южном мысу и напоминало что-то вроде коттеджей, сдаваемых в аренду, — настолько они были похожи, однотипны и явно строены по одному проекту. Последний мини-анклав находился возле меня, за ним я и наблюдал.

Между этим анклавом и пристанью паромов была огромная лодочная стоянка, в которой у причалов выстроилось не меньше сотни лодок — от совсем небольших моторок до достаточно крупных катеров с каютами. У лодочной станции на недавно выстроенной караульной вышке стоял часовой. Оттуда вчера по нас тоже стреляли наверняка, а я вышки даже не заметил. Ладно, разберемся. Пятьсот метров примерно.

Так, кто у меня в прямой видимости? Наблюдатель, пост на вышке, удаляющийся патруль. Угрозы? Пулемет в окне, который у этого самого наблюдателя. Есть еще пост в деревне, возле остова разбитого и расстрелянного нами вчера «лендровера», но он не опасен, мне присесть немного — и канава укроет, как в окопе буду. Да и хрен они успеют меня заметить.

Кто из тех, кого легко завалить, сможет быстро среагировать? Оба наблюдателя, как я думаю, — у патруля позиция не самая удобная: как раз по пастбищам топают. И наблюдателям меня обнаружить будет легче. Ветра нет почти, чуть-чуть поправочка, высота как раз ноль над уровнем моря, здесь вся страна ноль, температура под двадцать, пожалуй… да что там, дистанции огня детские, я на дальние стрелять и не решусь.

— Ну привет, родимые, — тихо сказал я, наводя перекрестье на наблюдателя в окне.

После М-16 выстрел из мощной винтовки получился непривычно громким, в плечо ударило тоже ощутимо. Наблюдатель свалился головой вперед, вывесившись из окна, сорвавшийся с шеи бинокль упал вниз.

— Это раз, — прошептал я.

Вышка… там кто-то суетится… чуть больше чем на половинку роста вверх поправочка, и самую малость, на деление, влево. Первый выстрел, второй, третий, быстро, подряд — упал, прямо вниз полетел.

— Это два.

Патруль в поле. Один бежит куда-то, второй залег — зря, укрытия-то у него нет. В него тоже три раза, с маленькими поправками почти наугад, — третьей пулей попал, он дернулся и мордой в землю ткнулся.

— Это три, — сказал я.

Его напарник спрыгнул в канаву, скрылся. Жаль. Но ничего, в другой раз свидимся. Взгляд в сторону деревни на другом берегу — никого, укрылись, сообразили. Все, достаточно, это только вступление.

Окно наблюдателя? А там кто-то к пулемету встал, меня выцелить пытается. Дурак, ей-богу дурак, у меня винтарь прямо на тебя пристрелян, я тебе отсюда прямо в лоб закатаю…

— Это четыре — ты у меня сверхплановый, — добавил я удовлетворенно.

Хочется песни петь от осознания того, что начал плату брать: за кровь — кровью. Ничего, вам друзья мои еще в кошмарах являться будут.

Все, в канаву — и отход. Не высовываться, не суетиться, двигаться быстро. Максимум допустимого я для этой позиции выбрал, больше нельзя. Вода плещется, ноги скользят, дышать сразу тяжело стало. От воды гниловатый запах, но терпимо, а пасущимся овцам все по барабану — жевали и жуют, никакая стрельба их не пугает.

Где-то заколотил один пулемет, сразу же к нему присоединился второй. Оглянулся — черт его знает, куда они бьют, может, по брошенной огневой, а может, и вовсе в белый свет. Плевать, меня уже не достанут.

Одно поле, второе, взял правее, еще правее, ориентируюсь по ветряной мельнице: она тут как перст над плоским островком торчит — не ошибешься. Вот берег канала, вот моя камера надувная, приныканная. Обернулся, сказал, осклабившись:

— Четверо, ага? А я за каждым приду, твари, вы у меня еще на луну взвоете, локти грызть будете, поняли? — И, помолчав, добавил: — Не, пока не поняли. Но поймете, гарантирую.

Переплыть тридцать метров спокойной воды нетрудно, дальше маленький островок, по краю кусты — прикроют. По ним перебежками, затем — на узкую косу, поросшую ивняком. Оттуда — на другой остров, уже вброд. Тут уже сухо, можно просто бежать, что и сделал неторопливо, трусцой. Мостик, теплицы… ага, вот и мотоцикл мой, стоит на месте, сзади вместо сумки примотан тюк с автоматом и запасной одеждой — я дальше мокрым бегать не собираюсь. Куда бегать? Так день ведь начался только, у нас еще все впереди.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эпоха мертвых

Порождения эпохи мертвых
Порождения эпохи мертвых

Продолжение книги «Живые в эпоху мертвых. СТАРИК»Считается, что личность маленького человека формируется до пятилетнего возраста и остаётся практически неизменной на всю оставшуюся жизнь. Говорят, что поменять личность может болезнь или сильное потрясение, такое как война, любовь или катастрофа. То есть, трагедия зомбиапокалипсиса должна повлечь не только возрождение мертвецов, но и перерождение большинства живых людей. Новая эпоха мертвых сотрет полностью или частично их личности и слепит их заново, формируя в новой среде как примеры морального вырождения и духовного уродства, так и случаи самоотверженного подвижничества.В эпоху мертвых границы добра и зла размыты и зыбки. Какие формы может приобрести служение человечеству? Неужели убийства могут стать благом, а истязания – добродетелью? Какими будут новые герои, и кто защитит людей, жизнь которых никогда не будет прежней?

Александр Александрович Иванин

Самиздат, сетевая литература

Похожие книги