Я еще жив. Автобиография

Орианна приезжала ко мне всегда, когда ей удавалось выкроить парочку выходных. Она прилетала (создавалось впечатление, что у нее был иммунитет к джетлагу), и мы не спали всю ночь, просто разговаривая и пытаясь наверстать упущенное. Это были минуты, часы счастья посреди водоворота тринадцатимесячного мирового тура и урагана распадающегося брака.

В этой ситуации не было победителей. Мне повезло, и я мог закопаться в работе. Но, к сожалению, работа обязывала меня стоять перед тысячами людей, читавшими весь этот кошмарный бред об ужасах моей личной жизни.

Вечер за вечером, глядя в темноту между прожекторами на сцене, я не видел десятки тысяч людей, наслаждавшихся моментом. Я видел странные толпы усиленно обсуждавших меня: «Раньше он мне нравился. Но сейчас он бросил свою жену и ребенка ради молодой подружки, а она такая распутная, что она использует его, чтобы получить то, что хочет. Но он не получит просто так наши деньги – мы все равно пришли на концерт! Посмотрим, как низко он пал. О, мне нравится эта песня. Но какой же он урод. О, эта тоже хорошая… но она о его первом браке! Еще одна бывшая! Может, присылающий факсы Фил Коллинз уже определится?»

Может, я стал параноиком? Как минимум мое чувство вины сделало меня гораздо более восприимчивым к физической и реальной энергии.

Именно такой урон нанесла мне история с факсом. Она свела меня с ума, и в моих беспорядочных мыслях она уничтожила весь фундамент моей карьеры. Конечно, мне не нравилось быть «мистером Милым парнем», мужиком домохозяйки. Но, как только я лишился этого звания, мне стало его дико не хватать. Теперь я был врагом народа номер один в поп-музыке. Род Стюарт постоянно спит с кем-то, но он так делал всегда. Мик Джагер делал точно так же – конечно, он же Мик Джагер. Фил Коллинз сделал то же самое – какой же он кусок дерьма.

В тот момент я не понимал, где находился. Казалось, что я совсем потерял контроль. Мои жизненные принципы, я как личность, моя гордость (или ее отсутствие) были раздавлены одними только заголовками газет. В итоге на меня навалилось столько всего, что я захотел вычеркнуть себя из сценария. Я хотел выдрать листок со своей ролью и сказать: «Я не хочу играть в этом фильме. С меня довольно».

Эта рана гноилась все сильнее и становилась все глубже.

После… But Seriously и Both Sides люди стали говорить: «Фил, мы больше не хотим ничего такого. Послушай, дружище. Ты – это You Can’t Hurry Love. Ты – это Sussudio. Ты веселый парнишка на сцене, который заставляет нас смеяться и прыгает по сцене два часа. Вот это нам нравится. Пожалуйста, не надо больше темных проявлений души. Для этого у нас есть другие».

Лавиния? Я так и не рассказал ей, о чем был альбом Both Sides. Поэтому я не знаю, что она о нем думает. После того телефонного звонка я больше никогда о ней ничего не слышал. Но мне до сих пор дорог Both Sides. На него не упала тень событий, которые вдохновили меня на его создание. У него был свой короткий солнечный денек.

Несмотря на катастрофу в личной жизни, я не жалею о том, что написал этот альбом. Я получил огромное удовольствие от работы над ним. Когда я сам писал текст его песен и сам записывал их, сам играл на музыкальных инструментах, я чувствовал прекрасную раскрепощенность и свободу в действиях. Именно поэтому я решил освободиться и другим способом. Во время промотирования Both Sides – до начала тура, даже до Орианны – я сказал Тони Смиту, что ухожу из Genesis.

Налоги,

или Я влюбился в швейцарку. И слушал свое сердце, а не гнался за деньгами

Стоило ли мне остаться или уехать? Бросил ли я Джилл… ушел из Genesis… уехал из Великобритании?

Три года в промежутке между встречи с Лавинией во время тура Genesis We Can’t Dance в 1992 году и окончанием гастролей с Both Sides Of The World весной 1995 года были более чем бурными в моей жизни. Легендарные восьмидесятые превратились в наполненные переживаниями девяностые. Какое из десятилетий было более захватывающим для меня, какое из них внесло еще большую сумятицу в мое сердце? Даже сейчас мне сложно выбрать одно из них.