Во время тура We Can’t Dance у меня в голове крутились мысли о том, что роль лидера группы стала для меня слишком тяжелой. С самого начала всемирных гастролей Genesis, в рамках которых нам предстояли крупнейшие концерты, мы чувствовали некоторую ностальгию – «посмотрите, какой длинный путь мы проделали». Это проявлялось наиболее очевидно на видео, которое мы вывели на экран во время исполнения I Know What I Like: множество видеозаписей из архивов, рассказывавших о жизни группы еще со времен Питера.
Но, кроме того, с самого начала у нас появлялись какие-то проблемы и недоразумения.
После открытия тура на «Техас-стэдиуме» в Ирвинге, штат Техас, мы отправились во Флориду через Хьюстон. У меня болело горло, поэтому мне делали иглоукалывание за кулисами на «Джо Робби Стэдиума» в Майами. На следующий день в Тампе я смог спеть только одну песню – Land of Confusion, а затем попросил прощения и покинул сцену, так как мои голосовые связки просто разрывались в клочья. Из-за иглоукалывания в том числе. Половина стадиона крикнула «о-о-о-о», сочувствуя мне. Остальная половина мычала что-то вроде: «Ублюдок! Мы заплатили деньги, пой нам песни!» Я поспешно сбежал в гримерную и заплакал. Я не смог справиться с нагрузкой. Я подвел всех: фанатов, гастрольную команду, работников стадиона – абсолютно всех. Это была очень большая ответственность, очень сложный момент. Вся вина лежала на мне. Прошла всего одна неделя, а я уже испортил самый большой тур Genesis за всю его историю.
Но я не привык сдаваться и продолжал бороться. Гастроли продолжались. Когда мы заканчивали выступление на очередном громадном суперстадионе, я спрашивал себя: на самом ли деле мне все это нужно? Это давление, эта ответственность? Был ли я в состоянии выдержать все это – пение, подшучивания с публикой, концерты (длиною в жизнь) на гигантских стадионах – в рамках истощающего, высасывающего все силы летнего расписания, которое в итоге приводило нас по возвращении домой к колоссальному, невероятных масштабов шоу на открытом воздухе в Кнебворте?
Если говорить откровенно, я ненавидел концерты на стадионах. Во время них ситуация могла выйти из-под контроля в любой момент. Они были построены для спортивных мероприятий, а не для концертов рок-звезд.
Ты не можешь заранее позаботиться о многих проблемах – если пойдет слабенький дождь, то все выступление может пойти насмарку, а небольшой ветер может полностью испортить звук. Во время концертов люди на стадионах постоянно в движении, везде что-то происходит, и это отвлекает твое внимание. Очереди за хот-догами, убийственный запах жареного лука, бесконечные очереди в туалет. Если на стадионе было 40 000 человек, то, когда мы выступали, 10 000 из них куда-то шли или были чем-то заняты.Я помню, как в семидесятых отправился в Техас на концерт Bad Company, ходил по арене и удивлялся тому, что происходило вокруг: люди орали, ввязывались в драки, их тошнило прямо там. Но некоторые даже смотрели концерт. К тому времени, как Genesis начали выступать на стадионах в восьмидесятых, фанаты могли уже наблюдать за концертом на экранах, установленных около сцены, потому что на самом деле они могли либо издали смотреть на маленькие точки на сцене, либо смотреть только в экран – вот только звук из экранов был не точно синхронизирован с мощнейшим звуком со сцены из громадных колонок, размером с дом. В таких условиях было неудивительно, что не все обращали внимание на саму музыку. Поэтому я пошел за пивом и ядерно-оранжевыми чипсами.
Тур подобного масштаба явно указывал на ошеломляющий успех Genesis в начале девяностых, но выступать на таких концертах было настоящим адом.
Но что потом? Что будет после концертов на самых больших стадионах мира? Какой может быть следующая более амбициозная цель? Еще немного – и мы упремся в свой потолок. Небольшая оплошность – и мы скатимся на самое дно.
В дополнение ко всему прочему на протяжении всего тура я должен был удивлять и приводить в восторг публику своим смелым выражением лица на огромном экране. Если и существовала такая вещь, как головокружение сердца, то я испытывал как раз нечто подобное.
Именно об этом я думал, когда работал над своим альбомом Both Sides.
Все это время Тони Смит понимал, что со мной происходило. Он был одним из немногих людей, кто знал о ситуации с Лавинией. Он также был в курсе, что из-за этого у нас с Джилл были проблемы в отношениях. Он понимал, что результатом моего подавленного эмоционального состояния стал мой печальный альбом, что живая, яркая поп-звезда восьмидесятых погибала из-за своего душевного разлада.