Я это все почти забыл

Мне казалось, после постановки Юрия Любимова и Давида Боровского (на

Таганке) трудно придумать решение интереснее, но венгры, я думаю, моск-

вичей превзошли. На их сцене не борта грузовой машины, обращенные ху-

дожником в стены бани, лес, болото, как в любимовском спектакле, а во всю

сцену сеть, огромная грубая рыбацкая сеть: она и простенок, и лес, и болото,

в котором вязли и гибли зенитчицы, и поразительный образ времени. И ко-

гда по ходу действия героини оказывались убитыми, венгерские актрисы

молча снимали гимнастерки, складывали их холмиком на сцене и уходили. А

в финале актрисы появлялись в полутемном зрительном зале издали и с

венгерской поминальной песней медленно шли через зал с горящими свеча-

ми в руках, и каждая ставила свечу к «могиле» зенитчицы, роль которой сыг-

рала.

На премьеру пригласили сотрудников советского посольства, но не

пришел ни один: «От Комлоша всего можно ожидать!» СССР на премьере

представляли двое известинцев. А успех спектакля был оглушительный;

банкет для труппы устроил Саша. Конечно, мы были на алюминиевых заво-

дах, придумывали, что написать, но у меня оставался разговор, который я

откладывал, чувствуя, что вряд ли Саша мне откажет, и тем безнравственнее,

преступнее было с моей стороны втягивать друга в рискованный для него

замысел. Но все же за бутылкой токая я признался Саше, что на самом деле

привело меня в Будапешт. Саша знал книги Ганзелки и Зикмунда; он снял

телефонную трубку, с кем-то говорил по-венгерски, потом стал что-то рисо-

вать на бумаге. «Придется заночевать в Братиславе. Мой приятель, словац-

кий журналист, даст нам ключи от своей квартиры». – «Но как с чехословац-

кими визами?» Саша рассмеялся. На машине с венгерскими номерами и с

ящиком русской водки он берется довезти меня до Кейптауна.

Милый Саша, добрый человек с печальными глазами Чарли Чаплина…

Он готов ехать хоть в оккупированную Прагу, хоть на край света.

Утром мы тронулись в путь. У венгерского шлагбаума, как предсказы-

вал Саша, оставили пару бутылок «Столичной», у чехословацкого еще пару, и

скоро наша машина понеслась по словацким дорогам. Не выпуская руль, Са-

ша читает чужие и свои стихи, мы говорим о делах семейных (жена Саши Ка-

тя, сыновья Антон и Левон были в Москве) и, безголосые оба, горланим рус-

ские песни.

Теперь, много лет спустя, вспоминая ту поездку, я все вижу через ры-

бацкую сеть из спектакля Яноша Комлоша. Перед нашей машиной, несущей-

ся к Братиславе, словно опустилась со всех сторон крупноячеистая сеть от

земли до облаков; в ячейках кружатся леса, бегут навстречу машины, мель-

каюти люди на обочинах дороги. И как в фильме ужасов, ко мне приближает-

ся, вырастая в размерах, упираясь носом в сеть, разгоряченное лицо генерал-

майора С.М.Золотова, члена Военного совета и начальника Политуправления

Центральной группы войск. Я с ним встречусь позднее, в 1989 году, в его

московском доме на Мосфильмовской. Боевой генерал будет смотреть в упор

глазами ненавидящими, неизвестно, кого и за что: «Мы шли помочь друзьям,

выполняли интернациональную миссию, я гордился участием в ней! Ведь

это благородная была миссия, не так ли? Огромные затраты несла наша

страна, наш народ. А теперь дружескую помощь расценивают как «наруше-

ние суверенитета»! Как «оккупацию»! Меня встречают приятели: «Как пожи-

ваешь, оккупант?» Да не чехи – свои, в Москве! А перед кем и в чем я вино-

ват? За что?!» 31.

Не знаю, что ответить, генерал.

Но сеть! Я вспомню эту поездку внутри проклятой сети, и мне не доста-

ет ума додумать, как в нее попадают, срываясь, карабкаясь, еще больше за-

путываясь, бессильные освободиться люди, народы, государства…

Ближе к вечеру въехали в Братиславу.

Разыскали дом словацкого приятеля, осмотрелись в чужой квартире,

пошли побродить берегом Дуная и только в кафе поняли, кто мы здесь. Си-

дим за столиком, разобрались с меню, ждем. Официанты снуют мимо, мы

окликаем, просим, но мы стекло, сквозь которое они проходят, не задевая и

не замечая. Просидев минут сорок, идем в другое кафе, но и в нем, и в следу-

ющем мы невидимки. Нас нет! Мы никогда не испытывали такой униженно-

сти и бессилия. Выходим на многолюдную улицу, вокруг прекрасные лица.

Хочется кричать: люди добрые, не мы к вам посылали танки!

«Ну вот что, – сказал Саша, – запомни два слова: «нем» и «кёсонем», по-

венгерски это «нет» и «спасибо». За столиком я буду говорить тебе на вен-

герском, а ты вставляй «нем» и «кёсонем»… Без всякой надежды заходим еще

в одно кафе, садимся, листаем меню. Саша артистично жестикулирует, что-то

лопочет, смеясь, а я, голодный, смотрю ему в глаза, стараясь угадать, в какой

момент можно выпалить заученные слова. «Нем!», – бормочу я. «Кёсонем!»

Не прошло и двух минут, как к нам подлетел официант. Мы ели молча и

быстро, по-предательски.

На другой день замелькали фазаньи поля, фермы, линии электропере-

дачи, индустриальные пейзажи; на холмах средневековые замки, по обе сто-