Я это все почти забыл

публики”, – ответил я и потянулся к телефону. Лейтенант резко выдернул

шнур. Телефонные шнуры оказались выдернуты у всех телефонных аппара-

тов в приемной. В том числе у аппарата ВЧ, по которому мы связывались с

Москвой.

Меня тоже препроводили в подвал. Там сорок-пятьдесят человек. “За-

чем нас сюда привели?”, По какому праву?” Женщины плачут. Наверху совет-

ские солдаты с автоматами. Штроугал резко повернулся к офицерам: “Вы хо-

тя бы знаете, кого вы взяли в плен? Это премьер-министр Чехословацкой

Республики и член президиума ЦК КПЧ!” Офицеры поднялись наверх, минут

десять их не было. На меня сыпятся вопросы. “Что случилось?”, “Вы знали об

этом?”, “Кто их пригласил?” Я пересказываю обращение руководства к наро-

ду и уверяю: это большое недоразумение.

Скоро офицеры возвращаются и ведут меня обратно в мой кабинет. В

течение часа туда приводят из подвала всех членов правительства. И секре-

таря приемной. Часы показывают около трех часов ночи. Военные исчезают,

мы сидим в кабинете, отгороженные от внешнего мира. Ничего не остается,

как строить догадки. Тем временем у здания собираются другие министры,

но солдаты никого не пропускают, хотя у всех документы.

Часа в три ночи разрешают пройти делегации парламента. Ее привела

вице-председатель Национального собрания Мария Микова. Требует отве-

тить ей, что происходит: здание парламента тоже занято советскими воен-

ными, связи нет, депутаты шли по городу пешком. Направились было к ЦК

КПЧ, но туда солдаты их не пустили, и вот они здесь. Мы говорим часов до

четырех. Не успевают они уйти, как в кабинет входит знакомый мне генерал

Козлов, советник чехословацкого министерства внутренних дел, приятный

человек с европейским складом мышления, неплохо знающий чехословацкие

проблемы. Приглашает в коридор для разговора наедине. Мы садимся за ма-

ленький столик. Он протягивает записку от Драгомира Кольдера, члена пре-

зидиума ЦК КПЧ, моего земляка из Остравы. Когда-то мы оба были там сек-

ретарями обкома партии. Кольдер просит немедленно явиться в советское

посольство для важного разговора. Написано рукою Кольдера, а подписи две

– Кольдер и Биляк. Отвечаю на обратной стороне записки: “Я не намерен

присутствовать ни на каких переговорах в советском посольстве без участия

первого секретаря ЦК КПЧ Александра Дубчека”. И протягиваю Козлову. Он

пробегает глазами и в упор смотрит на меня: “Вы подписалиcь под своей

судьбой”. “Что поделаешь, – отвечаю, – это мое убеждение”.

Попрощавшись с Козловым, возвращаюсь в кабинет и рассказываю

всем, кто там был, что произошло. Мое решение поддерживают. “Ты вел себя

честно”, – говорит Штроугал.

За окнами светает.

Мы сидим в кабинете, ждем свою судьбу».

Некоторое время спустя к зданию правительства подъехал бронетранс-

портер, появились военные. По мнению Черника, сотрудники советской без-

опасности. Им надлежало взять премьер-министра. К нему вошли два под-

полковника и капитан, предложили следовать за ними.

«Когда они вошли в мой кабинет, у меня сидели сотрудники аппарата.

Офицеры никого не трогали, они пришли за мной. Попросили не противить-

ся: “Было бы недостойным председателя правительства, если бы вокруг его

отъезда в городе возникла какая-либо суматоха”. Мне позволили со всеми

проститься. Я молча обнялся с каждым, у людей на глазах были слезы. У вхо-

да в здание бронетранспортер. Я забрался внутрь, за мной офицеры, и маши-

на тронулась. Люк был приоткрыт, но определить местонахождение можно

было в узкое окошко перед водителем. Мы кружили по городу, я ориентиро-

вался с трудом и понял, где находимся, когда бронетранспортер въехал на

площадь с памятником Ленину. Это район Дейвице, мы несемся в сторону

аэродрома. В городе уже светло. Люди с балконов смотрят вниз. “Мне душно,

я задыхаюсь”, – говорю подполковнику и прошу чуть приоткрыть люк. Вдруг

люди узнают меня и сообщат другим, кого и где видели.

Бронетранспортер громыхает по улице Ленина. Я приподнимаюсь, де-

лаю вид, что хочу подышать, и приблизив голову к проему в люке, высунув-

шись, насколько можно, кричу: “Это я!” и слышу, как на балконе голоса: “Это

Черник! Везут Черника!” Военные стаскивают меня вниз. Я доволен, было бы

обидно исчезнуть бесследно.

Бронетранспортер прошел ворота аэродрома и, сбавив скорость, пока-

тил к концу летного поля. Было около семи или восьми часов утра. Погода

пасмурная, накрапывает дождь. Мне разрешают выйти, я прогуливаюсь во-

круг бронетранспортера. Это продолжается весь день, до семи вечера. Есть и

пить не предлагают, я и не прошу. Под наблюдением двух офицеров, майора

и лейтенанта, хожу взад-вперед. Пытаюсь с офицерами заговорить: “Зачем

вы к нам пришли? Зачем меня сюда привезли? Вы даже не знаете, кто я”. От-

вечают, что это не их дело и просят об этом с ними не говорить. Некоторое

время спустя все же разговор завязывается. Им интересно, так кто же я, есть

ли у меня семья, где учился. Пока мы прогуливаемся, на другом конце поля

садятся и взлетают военные самолеты. У одного из ангаров замечаю группу