Я и Путь in… Как победить добро

Среди моих нет ни одного мелкого, есть крупные будущие музыканты, врачи, юристы и журналюга Даша, от напора которой даже сверхтерпеливому захочется приставить пистолет к виску.

Мой младший, Даниил, ему и трех нет, а уже крупный интриган — когда его что-либо не устраивает, говорит: «Отправляйтесь туда, откуда пришли». Но сначала он дипломатичен: «Боже мой, что вас сюда принесло?» А после уже, когда человек без подарка оказывается, следует та самая реплика главврача районной больницы. Он воплощенная гениальность, автор сумбурно вырабатываемых финансовых схем перед отправлением в парк или магазин. Посредственность мелкая в неполные три не спросит для начала: «Папа, ты работаешь?», а потом: «Можно мелкими купюрами?», добавив через паузу: «Побольше».

При этом он с достоинством носит свою полураблезианскую толщину, обожая мясное и отвергая супы. Про шоколад он услышал где-то, что тот «укрепляет дух». Я без плитки домой не хожу.

Если спрашиваешь, что у него болит, он — очи долу — произносит: «Травма». Когда неприятности, он всплескивает ручками и голосит: «И что теперь мне делать?!»

Рулады, источаемые телесным низом, он, самую малость сконфуженный, перекрывает — какой песней? Правильно: «Сердце красавиц склонно к…»

Когда гость надоедает Дане, он не упускает случая блеснуть мизантропией вопросом в лоб: «Когда вы уйдете?»

Он тонко чувствует момент, когда нужно учинить дивертисмент, рассчитанный на вау-эффект.

Я жалуюсь за столом, что голова отказывает, мысли разбегаются. Он добавляет: «…как блохи». Ему трех нет еще!

За окном порхают снежинки, сегодня я прилетел, чтоб обниматься с детьми, солнца нет и долго не будет, но у меня есть кем его компенсировать, у меня семь светил, одно светило, попастое, уже издает звуки. Так. Шоколадку не забыл, машинку не забыл.

К встрече я готов.

Не буду

У меня горе, мой младший выучил, вызубрил, затвердил НЕ БУДУ!

Он бесконечно экспрессивен, я был таким, но это было давно, теперь я тюфяк, и он из меня верёвки веет.

— Поешь, Великан.

— Не буду.

— Сколько тебе лет, верзила?

— Не буду.

— Давай почитаем экзорцист?

— Не буду.

— Айда, помоем руки, живчик?

— Не буду.

— Посмотрим про «Белоснежку и Семь гномов», эротоман?

— Не буду.

— Убирать за собой не собираешься, Сокол мой ясный?

— Не буду.

— Споем, Карузо?

— Не буду.

— Пойдем погуляем, интернациональный Странник?

— Не буду.

— Мусор выношу. Составишь компанию, чистюля?

— Не буду.

— Может, стоит расширить кругозор, а заодно и словарь, филолог?

— Не буду.

— Всё для тебя, турист? Поедим со мной в Киев на съемки?

— Не буду.

— Отдай девочке игрушку, эротоман!

— Не буду.

— Садись на горшок, Какашкин!

— Не буду.

— Сделай потише радио, поклонник девственного психофолка!

— Не буду.

…Вот так целыми днями он без ножа кромсает меня «небуками». Но он свет в окошке моём, он волен ломтями меня резать, посему в агитации с ним я беспомощен!

Общее правило «не потакай!» с ним не работало. Именно потому что он маленький самый.

Этот далеко не самый экзистенциальный поединок его мама выиграла очень просто: она просто приказывает, не приемля «не буду».

И главное, этот гад с улыбкой на все отвечает:

— Да!

P.S. Мой младший, Данька, способен, если захочет, заставить вас пройти через ад. Нет, не так. Если захочет, он вас туда отправит.

Лекции сыновьям пусть читает жена

Даша:  — Знаешь, Отар, в детстве я думала, что умру ребенком — так не хотела взрослеть. А что для тебя детство?

Отар:  — Мой друг, я — такой сентиментальный человек! Не представляешь, насколько я домашний беззащитный паренек! До известных пределов, разумеется. Детство для меня — это мамина рука, пахнущая молоком, ерошащая мне загривок — всегда был волосатиком. Мама каждый день меня целовала. А папа работал трактористом — он пах бензином и всегда был небрит.

Даша:  — Они дали тебе много любви?

Отар:  — Неоправданно много! Думаю, не заслужил ее ни капли. Я — самый любящий сын. Хотя понимаю: какой был мразью, когда повышал голос, грубил — зачем?

Даша:  — Как воспитываешь своих детей?

Отар:  — Я из тех, кто балует. И не вижу в этом опасности. Одного балуешь — и он полон любви. А другой, недавно мной виденный ребенок очень известного артиста, полон дерьма, высокомерия и надменности. Никаких разговоров о работе отпрыски от меня не слышат. Старшие прочли мою книгу «Я». Но чтобы мы говорили о моем вкладе в румынскую культуру? Никогда! Только одно: папе 41 год, а он пошел играть в футбол. Это с каждым годом дается тяжелее, однако хочу, чтобы сыновья иногда видели: я поддерживаю форму. Встаю в 4 утра. Независимо от того, расстался я с Рыжим-«Иванушкой» в 3.30 после пьянки или нет.