Я и рыжий сепар

Вандал постарался привести раненого ополченца в чувство, мол, ничего страшного с ним не произошло и нефиг чушь пороть, надо выбираться. Тащить Тихого худощавому Андрею пришлось на себе. Массой мышц он похвастаться не мог, зато был парнем жилистым и через какое-то время дотянул его до обочины.

Оказавшись на трассе, Тихий как ни в чем не бывало заявил Вандалу, что в помощи больше не нуждается, и спокойно пошел своей дорогой, слегка прихрамывая. Андрей с недоумением смотрел ему вслед.

* * *

С таким же приблизительно недоумением он сидел с Кротом и еще сорока ополченцами на берегу озерца между Семеновкой и Краматорском. Над ними кружилась авиация, командир все не возвращался. После обеда они решили выбираться сами.

В Донецк они попали поздно вечером. Друзья и знакомые из Славянского гарнизона обнимали их, поздравляли с удачным прорывом. Конечно, им повезло, но обида на командира осталась. Посовещавшись с Кротом, они вместе уехали из Донбасса и вернулись в Крым.

На гражданке первым делом Андрей спрыгнул с парашютом. Про возраст пришлось наврать. Получив российский паспорт, он перебрался в Москву.

Кроту делать документы отказались, на Украину путь закрыт. Чтобы не стать нелегалом и все-таки добиться гражданства, ополченец уехал по программе переселения на Камчатку. В гости друг к другу летать далеко, остается только созваниваться.

В Москве Вандала однажды пригласили выступить перед студентами – рассказать о боевых действиях в Славянске. Там он познакомился с Машей, они встречаются больше года.

На днях девушка согласилась вместе с ним спрыгнуть с парашютом. Они записались на прыжки для «перворазников» – так их называл строгий инструктор с десантным прошлым в авиаклубе в Киржаче. Маша вела себя отважно, а во время полета они каким-то образом умудрились прокричать друг другу признания в любви.

Перед прыжком он снял часы и положил их в помещении, где они проходили инструктаж. По дороге обратно обнаружил, что забыл их там. Не жалко. А вот за теми, что подарил президент, Андрей все еще думает вернуться.

Дети халифата

Кошмары фруктовых садов

– Как казнил первого – почти не помню. Амир раздал всем таблетки, что-то по типу обезболивающего, нам такие часто давали. Когда меня «накрыло», он приказал перерезать горло военному, который был у нас в плену. Все прошло как в тумане.

Пятнадцатилетний Фарси Фарес о том, как выполнял работу палача, рассказывает таким тоном, как будто речь идет о краже соседских персиков. Язык не поворачивается назвать палачом этого ребенка в засаленной футболке, затертых джинсах и потрепанных кроссовках.

Подросток только что попался на горном блокпосту сирийской армии с несколькими килограммами взрывчатки за пазухой. Сухое лицо с огромными глазами, тощая фигура. Непонятно, как ему вообще удалось спрятать на себе шахидский пояс.

– Парень на протяжении недели втирался в доверие к дежурившим на посту, – объясняет офицер. – Его посылали к нам в качестве переговорщика, знали, что солдаты не тронут ребенка. Террористы находятся в этой деревне в полном окружении. Мальчишка, прикидываясь местным, упрашивал военных передать немного хлеба и чистой воды, якобы для родственников. Сегодня он пришел снова, но ребята заметили что-то странное в его поведении. Оказалось, что под футболкой прятал взрывчатку.

Разговор происходит в шикарном мраморном здании в районе горного хребта Аль-Калямун на западе Сирии. Раньше тут располагалось управление коммунального хозяйства. Теперь оперативный штаб правительственных войск. Район зачистили от боевиков «Ан-Нусры» и ИГИЛ дней десять назад.

До войны это был богатейший край. Земли на границе Сирии и Ливана вдоль хребта плодородны до неприличия. Фруктовые плантации вызывающе усеяны сочными плодами. Запах переспелых фруктов перебивается разве что горечью танковой соляры. На фоне сытых солнцем деревьев снующие по грунтовым дорогам бронемашины выглядят угрюмыми и кровожадными.

– Местные крестьяне выращивали персики и черешню в таком количестве, что фруктов хватало не только для сирийцев, но и на экспорт в Россию. Лет двадцать пять подряд отсюда на север уходили тонны урожая, – пояснил нам с гордостью сирийский генерал.

«Радикальная чума» перебросилась в этот горный уголок от соседей. Прогрессивный светский Ливан вдруг оказался перевалочным пунктом для сотен моджахедов, хлынувших одним из ручьев в пойму «Арабской весны». На пути к халифатской мечте они смывали все, что плохо держалось на берегу светского понимания жизни.

К боевикам-переселенцам из Пакистана, Чечни, Катара, Ирака присоединялись зачарованные псевдогероической романтикой местные мальчишки.

– Я сам из Ливана, моя семья живет недалеко от границы, родители не знают, что я ушел воевать. Меня позвал с собой один пакистанец, с которым я познакомился в родной деревне. Он собирал отряд, чтобы перейти границу и присоединиться к моджахедам, воюющим в Сирии. Позже этот мужчина стал нашим амиром, так я оказался здесь, – ответил нам пятнадцатилетний Фарси Фарес, когда мы поинтересовались у него о судьбе родителей.