Имеем ли мы в таком случае право – и такой вопрос можно задать – говорить об «ответе» или «обращении», которые приходят из области, расположенной вне всего того, в чем мы, в нашем рассмотрении упорядоченности бытия, признаем спонтанность и сознание, как о том, что именно в виде ответа или обращения происходит в человеческом мире, в котором мы живем? Характерна ли для того, что было здесь сказано, какая-либо иная значимость, нежели значимость «персонифицирующей» метафоры? Не угрожает ли здесь опасность некой «проблематичной» мистики, которая стирает границы, проведенные и должные быть проведенными рациональным познанием границы?
Ясная и прочная структура отношения Я – Ты, знакомая каждому, кто обладает непредвзятым сердцем и мужеством, позволяющим его установить, – именно эта структура не имеет мистической природы. Временами нам приходится выходить за рамки нашего привычного мышления, чтобы понять эту структуру, но не за рамки изначальных норм, которые определяют то, как человек мыслит действительность. Как в царстве природы, так и в царстве духа – духа, который живет в высказываниях и творениях, а также духа, который хочет стать высказыванием и творением, – нам следует понимать воздействие на нас как воздействие сущего.
В следующем вопросе речь уже не идет о пороге, о том, что перед порогом и над порогом взаимности, но о ней самой как о входных воротах нашего бытия.
Зададимся вопросом: как обстоят дела с отношением Я – Ты между людьми? Всегда ли оно устанавливается на основе полной взаимности? Всегда ли оно это может, всегда ли на это осмеливается? Не подвержено ли оно, как все человеческое, не только ограничению в силу нашей недостаточности, но также и ограничению в силу внутренних законов нашей совместной жизни?
Первое из этих препятствий известно достаточно хорошо. Все, начиная с того, что ты сам день за днем встречаешь отчужденный взгляд в глазах нуждающегося в тебе «ближнего», и заканчивая тоской святых мужей, которые раз за разом тщетно предлагают великий дар, – все говорит тебе о том, что полная взаимность не присуща совместной жизни людей. Она милость, к принятию которой человек всегда должен быть готов, но которая никогда не может быть ему гарантирована.
Существует, однако, такое отношение Я – Ты, которое, согласно своему роду, не может развернуться в полную взаимность, если оно вынуждено существовать в пределах своего рода.
В качестве примера подобного рода отношения я в другом месте охарактеризовал отношение между истинным воспитателем и его воспитанником. Для того чтобы помочь ученику в наилучшей степени воплотить в действительность лучшие возможности его существа, учитель должен отнестись к нему как к определенной личности в ее потенциальности и актуальности, точнее, учитель должен знать ученика не просто как сумму свойств, устремлений и торможений, но познать его как некое единое целое и утверждать ученика именно в этой его полноте и цельности. Учитель может достичь этого только в том случае, если он всякий раз встречает ученика в какой-то биполярной ситуации. Для того же, чтобы его воздействие на ученика было цельно осмысленным, он должен – не только со своей стороны, но также и со стороны предстоящего ему ученика – проживать эту ситуацию во всех ее моментах; он должен использовать такого рода реализацию, которую я называю включением. Хотя это зависит от того, пробуждает ли учитель в ученике отношение Я – Ты таким образом, что ученик начинает воспринимать учителя как именно эту определенную личность и утверждать ее, и тогда особое воспитывающее отношение не устанавливается, если воспитуемый, со своей стороны, тоже начинает практиковать включение и проживает в общей ситуации и часть, принадлежащую воспитателю. Если отношение Я – Ты этим заканчивается или приобретает совершенно иной характер, характер дружбы, то оказывается, что специфическое воспитательное отношение как таковое лишено полной взаимности.