Я и Ты

Позволительно предположить, что отношения и понятия, а также представления о личностях и предметах возникли из представлений о процессах и состояниях отношения. Стихийные, пробуждающие дух впечатления и возбуждающие воздействия, характерные для «естественного человека», возникают из процессов отношения, переживания наличного объекта, из совместной жизни с ним. Естественный человек не думает о Луне, которую он видит каждую ночь; он не думает о ней до тех пор, пока она не привидится ему в ночном сне или дневной грезе, не предстанет перед ним телесно, не заворожит его передвижением по небу, не прольет на него свой свет – во зло или в сладостное благо. Из этого он запоминает не зрительное представление о блуждающем небесном диске и не представление о связанной с ним демонической сущности – сохраняется сначала моторный, пронизывающий тело образ-раздражитель лунного воздействия, из которого лишь постепенно начинает возникать и отделяться личностный образ влияющей Луны; собственно, только теперь начинает разгораться память о еженощно воспринимаемом и непознанном, превращаясь в представление о виновнике и носителе этого влияния; чувственное восприятие становится доступным объективации, происходит возникновение Он или Она на месте изначально недоступного для опыта, но лишь выстраданного всем существом Ты.

Из этого первоначального и длительно действующего характера отношения, свойственного всякому сущностному явлению, начинает вырисовываться усердно изучаемый современными учеными и всесторонне обсуждаемый, но пока не до конца понятый духовный элемент первобытной жизни, та таинственная сила, понятие которой в той или иной мере обнаруживается в первобытных верованиях и науке (на этом этапе и верования, и наука, по сути, одно и то же) многих первобытных народов; здесь речь идет о мана или об оренда[1], из которых ведет путь брахмана (в изначальном смысле этого слова), а также путь динамис и харис магических папирусов и путь апостольских посланий. Эту силу описывали как сверхчувственную и сверхъестественную, причем описывали, исходя из наших категорий, не свойственных мышлению первобытного человека. Границы его мира определяются его телесными переживаниями, к которым относятся и посещения умерших, представляющиеся ему совершенно естественными. Принимать за реальность то, что он не воспринимает чувственно, представляется ему противоречащим здравому смыслу. Явления, каковым он приписывает «мистическую силу», представляют собой элементарные процессы отношения, то есть вообще все процессы, заставляющие его думать, так как они возбуждают его телесно и оставляют в его памяти образ раздражения. Луна и мертвец, которые по ночам мучат или услаждают его, обладают такой силой; такой же силой обладает и обжигающее его Солнце, и воющий на него зверь, вождь, один взгляд которого принуждает его к повиновению, шаман, пение которого вселяет в него силы для охоты. Мана есть воздействующее, то, что превращает небесный лик Луны в волнующее кровь Ты; след воспоминания о ней остается, и от образа-стимула отделяется предметный образ, хотя сам он всегда считается не чем иным, как виновником и носителем силы; человек, обладающий этой силой в виде, например, магического камня, может действовать и сам таким же образом. У первобытного человека магическая «картина мира» не потому, что ее центром является человек, способный к волшебству, но потому, что эта способность есть лишь особая часть всеобщей волшебной силы, порождающей всякое сущностное воздействие. Причинность его картины мира не представляет собой континуум; эта причинность проявляется как следующие друг за другом дискретные вспышки и выбросы действующей на самоё себя силы, как вулканическая деятельность, не подчиняющаяся никакой последовательной логике. Мана – это первобытная абстракция, возможно более примитивная, чем число, но не более сверхъестественная, чем оно. Дисциплинируемая самообучением, память выстраивает последовательность великих событий отношения, стихийных потрясений: выступает вперед, возвышается, приобретает самостоятельность как самое важное для инстинкта самосохранения и самое необычное для инстинкта познания; незначительное, необщее, изменчивое Ты частных переживаний отступает на задний план, изолируется в памяти, мало-помалу овеществляется и объединяется в группы и виды; как нечто третье, ужасающее своей обособленностью, призрачностью – пожалуй, большей, нежели призрачность Луны и даже мертвеца, но неумолимое в своей реальности предстает как устойчивый, вечно остающийся тождественным самому себе партнер – Я.