Я и ты

Чем выше нас уносила «Волга», тем резче менялась погода. Уже не было никакого солнца, поднявшийся сильный ветер смешался с холодным дождем. На нас куртки, хорошо, что я еще прихватила с собой шерстяной свитер, и то с каждым километром все больше пронизывает насквозь этот противный ветер, задувающий даже через задраенные окна. Еще немного – и дорога, постепенно ввинчивавшаяся в серое теперь уже небо, покрылась ледяной корочкой, а скалы, особенно выемки в них, наполнились снегом. Я боялась смотреть в окошко, да и видимость ухудшилась, заметила лишь, как мимо нас сначала пролетела одна машина, а затем еще две, очевидно, руководство гонки. Наш водитель в полной растерянности:

– Все, приехали, полный писец! Я никогда в горах так высоко не был. Как теперь отсюда выбираться? У меня не машина, а санки на летней резине. – Он крепко выматерился, но, спохватившись, обернулся ко мне: – Извините!

Я приоткрыла дверцу и увидела медленно приближающийся наш автобус. Видимо, журналистам тоже поднадоело тащиться все время сзади.

– Миша, давай переберемся в него, – предложила я, – там как-то и теплее, и веселее.

Однако проехали мы совсем немного. Через пару километров автобус остановился, прижавшись правым боком поближе к скале.

Дальше ехать опасно, гололед под колесами, а еще вдруг какой-нибудь горе вздумается сбросить с головы свою снежную шапку-ушанку, а она, зараза, тяжелая, и все это покатится лавиной вниз.

А тем временем накатывалась и сама гонка. Я это зрелище в жизни не забуду. На мальчишках их хлопчатобумажные майки превратились в панцирь, а от красных, как у вареных раков, ног валил пар. Рамы обледеневших велосипедов, казалось, были покрыты белой краской, а колеса плотно облеплены снегом – как они еще вращались, черт его знает.

– Журналисты, газеты есть? – слышу истошный крик.

– Зачем им газеты? – удивляется кто-то. – Они что, почитать решили?

Сейчас не до шуток. Мы с Мишей быстро соображаем, в чем дело, хватаем все газеты, какие есть, с трудом выбираемся через заднюю дверь, протискиваясь в узкую щель, и спешим к первым попавшимся гонщикам. На бегу видим, как у Виктора Капитонова ураганный ветер срывает с шеи рацию. Он что-то орет, а рация, как дикая птица, под напором ветра сначала рванулась вверх, а потом пушинкой улетает в глубокое ущелье. Капитонов пытается ее поймать, нагнувшись над обрывом. Все в ужасе. К нему мигом подскакивает водитель его машины и с трудом оттаскивает от края пропасти.

– Ольга, осторожно, – кричит муж, – подальше от края, а то и тебя унесет с твоим сорок шестым размером!

Вокруг уже все погружено в густое топленое молоко, сквозь него даже голоса с трудом прорываются.

Я уже не слышу мужниных предостережений, приподнимаю майку у кого-то из ребят, прикладываю ему к спине газету, затем оборачиваю ее вокруг тела. Так поступал мой дедушка-моряк, в сильный мороз в Одессе у него под тельняшкой всегда была газета, она держала тепло, бабушка даже специально для этой цели выписывала на четвертый квартал «Маяк».

Снегопад усиливается. От метели в ушах страшный гул. Я уже вся закоченела, Миша хватает меня за руку и тянет к автобусу, чтобы отогреться, но я вырываюсь, ловлю еще одного гонщика, от резкого порыва ветра он едва не вываливается из седла. На помощь подбегает кто-то из тренеров, вдвоем мы подхватываем его и укутываем в бумажное одеяло. Еще один парень в невменяемом состоянии, он не может отцепить окоченевшие пальцы от руля и самостоятельно сойти с велосипеда.

– Медицина есть? Скорее сюда!

Слава Богу, «скорая помощь» на месте. Медики дают парню вдохнуть нашатыря и уводят к себе в машину, он, очухавшись, еще сопротивляется, рвется продолжать гонку.

Директорат решает остановить велотур, на автомобилях перевезти спортсменов вниз, а затем продолжить. Только двое долго упирались, не хотели подчиниться, но и их, в конце концов, уговорили. Выдерживая интервал, колонна неторопливо двинулась в путь. На последних километрах перед долиной опять появилось солнышко, засверкали капельки на листиках деревьев, мы снова очутились в самом что ни на есть природном раю. И дальше ничего бы не случилось, если бы, спустившись, гонщики не увидели, как в прилепившейся к самому подножью затяжного спуска чайхане обслуга с превеликим удовольствием уплетает шашлыки и шурпу, запивая традиционным национальным напитком. А может, это и не зеленый чай, уж больно лица у них у всех раскрасневшиеся.

Бунт на корабле, гонщики отказываются дальше ехать. А их уже и так заждались в Ангрене; город, где родилась Анна Герман, еще с утра готовится встречать, так пусть теперь обслуга вместо них и катит туда. Особенно разъярен Ааво Пиккуус, в Монреале он уже стал олимпийским чемпионом, но этого ему мало, мечтает пробиться и на следующие Игры в Москве, ему каждый старт важен.

Я вижу, как мечется Боечин, в полной растерянности местные организаторы собирают капитанов команд, пытаются их уговорить, однако те и слушать не хотят. Я смотрю на Мишу, он, весь бледный, выдавливает из себя:

– Кажется, я знаю выход, – с этими словами он отзывает в сторону Капитонова.