Я и ты

Мы, как ошалелые, убрались подальше от этого места, решили отдохнуть в парке. Какие они в Сиракузах прекрасные, белочки ручные бегают, птичек разных много, климат благоприятный. Напротив нас на скамейке сидел прилично одетый молодой человек вполне нормальной наружности. Он прикармливал белочку и, когда она стала брать крошки с его ладони, этот бой вдруг ее поймал. Мы подумали – зачем? Не моргнув глазом и глядя в упор на нас, он свернул белке головку, а затем стал вытаскивать внутренности бьющегося в конвульсиях животного. Сволочь, и при этом еще улыбался.

Я не помню, как мы добежали до гостиницы, как меня рвало. Миша пытался успокоить, но я только орала:

– Поехали отсюда, никакой Америки больше не хочу!

Позже от Виталия Александровича мы узнали о специальном центре, где лечат людей, пострадавших от приема их матерями успокоительных препаратов во время беременности. Рождаются уроды, и пока неясно, на скольких поколениях это скажется.

– А откуда на улицах столько тучных людей? Такое впечатление, что они на какое-то свое сборище съехались со всей Америки!

– Наверное, из-за того, что на сухомятке сидят, живот набивают одними гамбургерами из «Макдоналдса» или еще откуда. Мы-то по русской привычке дома готовим.

В свободный вечер наши продюсеры пригласили нас четверых – Бобрина с Бестемьяновой и меня с Михаилом Григорьевичем – на концерт известного японского скрипача. Так сказать, ответный визит, в Москве я Вальдеса водила в Большой зал консерватории, играли Чайковского и Шопена. Окна нашего номера выходили на банк, и наискосок как раз этот концертный зал, так что можно было наблюдать за подъезжающей публикой. Машины медленно вкатывались под здание на парковку, оттуда публика направлялась в банк и появлялась при полном параде, как на маскараде. Женщины все были увешаны дорогими украшениями, как новогодние елки, а сопровождающие их мужчины выглядели джентльменами с картинок.

Вальдес с коллегой ждали нас у входа, тоже празднично приодетые, особенно Алекс со своей красной бабочкой, с которой, кажется, он не расставался даже ночью. В фойе гостей встречали официанты во фраках и с подносами, в хрустальных бокалах пенилось шампанское. Зрители вели себя, как на балу века восемнадцатого. Мужчины целовали руки подряд всем дамам, похоже, что они все давным-давно, тысячу лет знакомы. Со стороны все выглядело неестественно, наигранно. У меня было ощущение, что дамы, делая вид, будто страшно рады встрече, как после долгой разлуки, про себя, вероятно, думали: «Ты смотри, эта старая мымра еще жива и не продала свои бриллианты». Все они ходили по кругу, старались повыше держать бокалы, изредка прикасаясь к ним губами, и бесцеремонно цепким взглядом рассматривали друг друга. Ну, точно хотели, чтобы их украшения успели заметить и по достоинству оценить, и вообще, продемонстрировать себя и свое благополучие. Мы с Натальей еле сдерживали смех, наблюдая за толпой этих чересчур разряженных особ. Как же разительно отличалась от них Бестемьянова в своем элегантном, строго по точеной фигуре, костюме! На нее было приятно смотреть. Женственна, обаятельна. Не хочу хвастаться, но, мне кажется, я тоже выглядела совсем неплохо в своем коротком черном платье, которое муж привез мне в подарок ко дню рождения из Греции.

В бокалах шампанского было как кот наплакал, на один глоток. Мы быстро их осушили, отойдя к окну, чтобы не мешать бриллиантовому променаду, а когда он стал иссякать, пошли в зал. Публика усаживалась долго, переговаривалась, посылала воздушные поцелуи знакомым. Наконец, успокоилась, плюхнувшись в свои мягкие кресла. Апофеоз наступил, когда на сцене появился японский музыкант и начал играть, виртуозно владея смычком. Дедуля, сидевший рядом со мной, что-то достал из кармана, извиняясь, что чуть-чуть задел меня. Я смотрю, он в уши вставил беруши и закрыл глаза. Оглядевшись по сторонам, увидела, что дедуля был не одинок, его примеру последовали и другие.

Японец, лауреат многих конкурсов, действительно играл блестяще, мы с наслаждением слушали его, особенно этюд Скрябина в его исполнении. Когда закончился концерт, публика, быстро повытаскивав из ушей беруши, начала хлопать, привстав с мест, и кричать «бис». И опять это выглядело, как наигранная истерика у сумасбродной барышни. Мы и оглянуться не успели, как вся эта бриллиантовая толпа нырнула в банк сдавать под охрану свои драгоценности, рассовывать их по секретным ячейкам до следующего культурного мероприятия. Машины столь же медленно, как причалили, теперь неторопливо отчаливали с подземной банковской парковки, разъезжаясь по своим домам, ранчо и виллам.

До отеля нам было два шага, но мы успели проанализировать все, что собственными глазами увидели, собственными ушами услышали и собственным сердцем почувствовали.

– Не наш это зритель, – грустно вздохнул Бобрин. – Наш зритель искренен в своих чувствах, он переживает за нас и за все то, что видит на льду.