Я, Яромир Гулливер

Другой сосед — старый Иван был и остался до конца дней верующим. Причём, вызывающе открыто в советское время. Деревенские за глаза звали его Ваня-бог. Только так, немного несуразно, в этом прозвище советские сельчане смогли вербализировать свою растерянность и недоумение перед судьбой этого скромного и одновременно мужественного человека. Оглядываясь назад в то время, понимаешь, что такое его народное имя-метафора не было буквальным, как и у Ахматовой «мой сероглазый король…» не был главой какого-то государства.

В начале коллективизации он, как говорится, «тему просёк…» Сдал всё имущество и скот, но колхозником не стал. Это была плата за веру и убеждения. К счастью, рядом железная дорога между двумя столицами, пошёл туда обходчиком, стрелочником… Ну, а рабочего, как говорили тогда — гегемона, трогать не стали и не «прикопались» ни к одному из семерых детей. Железная дорога стала его спасительным Ковчегом, можно сказать — воплощенным Спасом, укрывшим от разгрома все семейство. Так и прожил, молясь дома, ходил к закрытой тогда церкви Параскевы. Свои взгляды никому не навязывал, не занимался прозелитизмом или миссионерством. Но на лесной дороге, когда мальчишки, соревнуясь в дальности, плевали сквозь зубы, получали от него затрещины: «…ведь и по этой дороге, возможно, ходил Бог…» — говорил он.

В конце мая 41 года его ленинградские внуки приехали в деревню на каникулы. А уже в августе практически сомкнулась блокада Ленинграда, и мальчишки остались у деда с бабушкой. Благо оккупации здесь не случилось. Наступающего сюда на Валдай врага остановили на реке Волховец, в том числе и благодаря военному гению Ивана Даниловича Черняховского. А изменение направления движения противника на столицу через болотистые старорусские ландшафты позволило выиграть дорогое время и на недели отсрочить битву за Москву. Внуки тогда выжили в этой затерянной валдайской деревне.

Павла направили на срочную службу в Киевский военный округ. За три года он стал опытным бойцом, сержантом, наводчиком стрелкового расчета. До демобилизации оставалось всего-то несколько дней. К своей Варе он летел в снах словно на крыльях. Но уже днём 22 июня 41-го, как опытный кадровый воин, Павел встретил врага, вступив в смертельный бой. В этот же день на базе Киевского Особого военного округа был образован Юго-Западный фронт в составе 5-й, 6-й,12-й и 26-й армий.

В ходе приграничных сражений 1941 года войска фронта отражали удары немецкой группы армий «Юг» на юго-западных границах страны. Механизированные корпуса фронта задержали продвижение противника в танковом сражении под Дубно — Луцком — Бродами потеряв много танков, что позволило основным силам фронта выйти из Львовского выступа и избежать окружения.

Во второй половине июля — начале августа вместе с войсками Южного фронта, части фронта всё же попали в окружение под Уманью и Киевом. Наши войска понесли тяжёлые потери. Только в плен попало более 500 тысяч бойцов и командиров. В развернувшемся в конце мая 1942 года встречном контрнаступательном сражении (на чём настоял Сталин вопреки оценкам Генштаба), известном, как битва под Харьковом 1942 года, войска фронта снова попали в окружение и вновь понесли тяжёлые потери, и опять плен для 300 тысяч наших бойцов, гибель всего командования. 12 июля 1942 года Юго-Западный фронт был расформирован. Действовавшие в его составе 9-я, 28-я, 29-я и 57-я армии были переданы Южному фронту, а 21-я армия, пополненная новобранцами очередного года рождения и 8-я воздушная армия — Сталинградскому фронту. Так, чудом выжив, Павел Яковлев — Валдайский «шлемоносец» оказался в Сталинграде, став одним из символов его героической несгибаемой обороны.

Начало войны встретили недоумённо и тревожно по всей стране. Мария, будущая мать нашего Яромира, жила в одной из среднерусских деревень. К ней сватался красивый парень из районного центра, грамотный — то ли счетовод, то ли бухгалтер. Она была статная, ладная, многие засматривались. Но тот почему-то сразу стал люб. Уже распланировала их совместную жизнь, судьбу, ждала счастья. Не будем выдумывать, что произошло в их, да и в других селеньях страны 22 июня 1941 года. Лучше курчанина Евгения Носова, фронтовика и замечательного писателя, не изложить:

«Раскидывая оборванные ромашки и головки клевера, мерин с Давыдко верхом влетел на стан и, загнанно пышкая боками, осел на зад. Распахнутая его пасть была набита желтой пеной. Посыльный, пепельно-серый то ли от пыли, то ли от усталости, шмякнув о землю пустую торбу, сорванно, безголосо выдохнул:

— Война!

Давыдко обмякло сполз с лошади, схватил чей-то глиняный кувшин, жадными глотками, изнутри распиравшими его тощую шею, словно брезентовый шланг, принялся тянуть воду. Обступившие мужики и бабы молча, отчужденно глядели на него, не узнавая, как на чужого, побывавшего где-то там, в ином бытии, откуда он воротился вот таким неузнаваемым и чужим.