Я – инквизитор

А кореец — метр с кепкой. И даже не черный пояс, а коричневый, считай — ученик. Правда, у них там своя градация, но дело не в том. Так вот, сошлись они, потоптались, поглядели друг на друга, а потом наш мастер возьми да и цап корейца в охапку да шварк его в стену, благо сам тяжелее раза в два, как минимум».

«Лихо!» — восхитился Андрей.

«Это ты так думаешь, — сказал Зимородинский. — А кореец думал иначе. В стену-то он врезался, но скимировался, себя удержал, а потом пальчик свой желтый поднял, покачал в воздухе. „Нехолосо, — говорит, — это не калатэ!“ Сказал и сказал. Продолжили. Потоптались еще немного, а потом кореец свое движение провел. Тоже одно. Последнее. И прокомментировал: „К влацу не ходи. Челез тли недели само плойдет!“ И не соврал. Через три недели прошло. Само. Но три недели наш мастер под домашним арестом провел. Потому, что от „белого брата“ далеко отойти боялся».

«Минкевич сам видел? — спросил Ласковин. — А то сомнительно. Коричневый пояс… Не верю, извини».

«Вот поэтому ты не тактик. Но ты — лучше. В перспективе».

«Опять не понимаю».

«Ты можешь стать тем, кому тактика не нужна. И стратегия».

Этот разговор подогрел тогда Ласковина основательно. Но реально ничего, кроме энтузиазма, не дал. И вот три дня назад Зимородинский вновь напомнил ему: ты не тактик.

«Ах, не тактик? — думал Андрей, глядя с крыши на замкнутый „мафиозный“ дворик. — Ладно! Посмотрим, какой я не тактик!»

Примерно в четверть второго во дворике жизнь забила ключом. Забегали, засновали «бойцы», распахнулись двери микроавтобуса (задние, как у катафалка), поволокли какие-то сумки. В одной, недозастегнутой, Андрей углядел «кольчатого червя» — шланг противогаза. Наверняка и гранатки найдутся с «черемухой» или с паралитиком импортным… Нет, какие гранатки! Вон целый баллон волокут с веерным распылителем! А вот наконец и «группа захвата». Куртки бронежилетами оттопырены. Каски бы им и черные чулки на морды — натуральный ОМОН. Целых двенадцать втиснулись в автобусик, сели, но не трогались, ждали чего-то. Впрочем, почему бы и не подождать? После двух, сказала деловая женщина Лидия-принт-Андреевна. А нынче только 13.28. Ехать же, если с песнями, по мосту Лейтенанта Шмидта, через Васильевский, а потом по Тучкову на Большой и до Кировского-Каменноостровского, минут пятнадцать. А если по набережной, вдоль Невы, — и того меньше. Можно и подождать. Ага, сам господин Крепленый со товарищи. Крепкие у него товарищи: синяк на боку Ласковина — размером с блюдце. Загрузились в «вольву» восемьсотпятидесятую, универсал, цвет «мокрая мышь», тронулись. Уважают Андрея Александровича в «тобольской» группировке. Шестнадцать человек с полной выкладкой. Или подстраховались? Вдруг не Ласковин придет на стрелку, а, скажем, коллеги из города-побратима Тамбова решили расширить сферу деятельности? Или черные вздумали беспредел учинить? Вот Ласковин, хоть и Ласковин, хоть и блондин, а кучерявый. Может, он чечен неправильной масти?

«Вот, — подумал Андрей, — а я женщине обещал: безобразия не будет! Ну как после этого я могу с „коллегами“ повидаться?» Нет, раз он обещал — значит, и не будет. В офисе «Лидия-принт». Будет в другом месте, где он никаких обещаний не давал. Скорее наоборот.

13.50. Вернулся БМВ. И тут же уехал с бежевой «девяткой». Еще шесть человек до той. Во дворе остались белый «родстер» и «Опель-Рекорд». И два «вахтера» в стеклянной будочке. Вот вам бы в будочке и сидеть, ребята, — для здоровья полезней! Там, в будочке, тепло. А снаружи… скоро будет очень-очень жарко!

Пришло время переходить ко второму акту, и Андрей спустился вниз. Через несколько минут он был уже у железных ворот. Особенно не скрывался. Вероятность возвращения какой-нибудь из групп невелика. В сумке у Ласковина лежала трехлитровая банка под белой полиэтиленовой крышкой. Крышка слегка покоробилась: не любит полиэтилен паров бензина. Покоробилась, но на месте: предусмотрительный Ласковин обмотал ее в два слоя скотчем.

Поставив банку на асфальт, Андрей вынул из бумажного пакетика три «бенгальских огня» с заранее наточенными ножками и воткнул в крышку. Три — это для надежности. Теперь оставалось только поджечь — и ничуть не хуже бомбы.

Пока Ласковин, сидя на корточках, зажигал «бенгальские огни» (вот уж точно «здравствуй, жопа, — Новый год!»), рядом остановились два подростка лет по четырнадцать: чем это мужик занимается?

Ласковин с удовольствием послал бы их подальше, но понимал, что это возымеет обратный эффект.

— Знаете, кто здесь живет? — спросил он, ткнув пальцем в сторону железных ворот.

— Бандиты! — немедленно ответил осведомленный тинэйджер поменьше ростом.

— Крутые парни, — присоединился второй, покрупней.

— Крутые? — хмыкнул Андрей. — Ну да, когда трое с револьверами — на одного с зонтиком!

Ребята захихикали. Может, дошла позавчерашняя история?

— Проверка на вшивость! — сказал Ласковин, поднимаясь и размещая на ладони поудобней банку с короной из сыплющихся звездами огней.

Между воротами и верхним краем арки был зазор. В полметра шириной.

— Бегом за угол! — приказал он зрителям.