Я исчезну во тьме. Дело об «Убийце из Золотого штата»

Разумеется, Хоулс, строго говоря, не полицейский: он криминалист, глава криминалистической лаборатории управления шерифа округа, но я много общалась с копами, и Хоулс напоминает мне их. Под «копами» я подразумеваю конкретно следователей. Проведя в их обществе достаточно много часов, я заметила некоторые общие особенности. От всех детективов еле заметно пахнет мылом. Я никогда не встречала следователя с сальными волосами. Они прекрасно поддерживают зрительный контакт и обладают завидной осанкой. К иронии они не прибегают никогда. От игры слов им не по себе. Наиболее опытные умеют создавать в разговоре длинные паузы, которые собеседник машинально стремится заполнить: эта стратегия ведения допроса на примере моей собственной досадной болтовни показала мне, как легко можно вытягивать признания. Следователям недостает разнообразия мимики – или, скорее, они ее сдерживают. Ни разу не видела, чтобы детектив состроил гримасу. Они никогда не закатывают глаза и не делают удивленное лицо. А я постоянно строю рожи. И замужем за комиком. Многие мои друзья заняты в шоу-бизнесе. Меня постоянно окружают выразительные гримасы, вот почему я сразу же замечаю их отсутствие у детективов. Они придерживаются любезной, но деловитой невозмутимости, которой я восхищаюсь. Я пыталась подражать им, но не смогла. Хотя научилась распознавать небольшие, но ощутимые сдвиги в этой невозмутимости: прищур глаз, сжатые челюсти – обычно в ответ на предположение, которое они давным-давно отвергли. Покров ненадолго приоткрывается, но своих карт они никогда не показывают. Никогда не говорят: «Этот вариант мы уже отработали». Они просто слушают и ограничиваются вежливым «угу».

Своей сдержанностью и буквально всеми своими прочими особенностями детективы отличаются от людей из шоу-биза. Детективы слушают. Они вдумываются. Представители шоу-бизнеса делают это лишь для того, чтобы оценить степень своего влияния на присутствующих. Детективы имеют дело с конкретными задачами. Однажды я целый час выслушивала, как подруга-актриса анализировала три строчки текста, которые ранили ее чувства. В конце концов я научусь замечать трещинки во внешнем покрытии детективов, но поначалу их общество вызывает неожиданное облегчение – словно, убежав от ярких огней шумной вечеринки для съемочной группы, где все болтают наперебой, попадаешь на собрание целеустремленных скаутов, предвкушающих очередное испытание. Круг педантичных буквалистов отнюдь не моя родная стихия, но мне нравится бывать среди них.

Первое нападение НСВ на востоке области залива Сан-Франциско произошло в Конкорде, всего в десяти минутах езды от моего отеля. Мы с Хоулсом обошлись без традиционного обмена ничего не значащими любезностями и сразу окунулись в обсуждение дела. Первым был задан самый очевидный вопрос: что привело преступника сюда? Почему он перестал нападать на людей в Сакраменто и в октябре 1978 года переместился на Восточное побережье залива, где нападал на людей почти целый год? Самое распространенное предположение мне известно. Как и Хоулсу. Он не разделяет его.

– Не думаю, что его спугнули в Сакраменто, – говорит он.

Сторонники теории о том, что «его спугнули», указывают на то, что 16 апреля 1978 года, через два дня после того, как НСВ напал на пятнадцатилетнюю приходящую няню в Сакраменто, полиция опубликовала фотороботы двух подозреваемых по нераскрытому делу об убийстве Мэжжор – эта молодая пара была застрелена при загадочных обстоятельствах, когда гуляла с собакой. После того как фотороботы были обнародованы, НСВ перестал совершать нападения в Сакраменто: ему приписывалось лишь еще одно изнасилование в округе Сакраменто, но оно произошло спустя год. Видимо, один из фотороботов по делу Мэжжор оказался слишком точным и потому встревожил преступника.

Хоулса это предположение не убеждает. Он образован и прекрасно разбирается в географическом профилировании – составлении аналитических карт преступления с целью наиболее точного определения предполагаемого места проживания преступника. В конце 1970-х копы собирались вокруг карты с воткнутыми в нее кнопками и неторопливо рассуждали. Сегодня географическое профилирование – отдельная специальность, со своими алгоритмами и программным обеспечением. Если речь идет о насильственных преступлениях, вокруг места, где живет преступник, обычно возникает «буферная зона»: цели внутри этой зоны обычно менее привлекательны из-за осознаваемого уровня риска преступной деятельности в такой близости от дома. При расследовании серийных преступлений специалисты по географическому профилированию анализируют места нападений в попытке выявить расположение буферной зоны, очертить границы территории, где проживает преступник, потому что преступники, как и все люди, передвигаются предсказуемым и определенным образом.