Я искал тебя тысячу лет (СИ)

В какой-то момент капитан предположил, что у него родилась бы дочка, и Венди, хоть и понимала интуитивно, что не следует развивать эти мысли и бередить раненые души, была с ним, если честно, согласна. Как-то они даже решили, что глаза у неё были бы, как у папы, две нежно-голубые незабудки, а волосы мамины. Из редких, тихих, как пугливый зверёк, разговоров появились на свет ещё несколько осторожных грёз о том, какой бы она была, и какими бы стали они, её родители, папа и мама Крюк: Джеймс звался бы не отцом, а папулей, Венди – мамочкой, а девочку бы назвали Кристин. Мамочка бы повязывала ей бантики на хвостах и наряжала бы в самые красивые платьишки, но любимой игрушкой у Кристин всё равно была бы рогатка из папиного штурманского циркуля. Об этом лучше было не просто не говорить, а даже не думать, но откуда им было знать? Они говорили, хоть и очень редко.

– Да, родная. Прости меня… Иногда никак не могу себе с этим помочь…

– Я тоже думаю, часто.

– Каждый день?

– Каждый день.

– Ты сильная, Венди. Сильная, храбрая маленькая моя мисс. Я так хотел защитить тебя от всех бед, чтобы ты могла быть слабой рядом со мной…

– Ты и защитил, Джеймс, и защищаешь. Если бы мне рассказали обо всём заранее и предложили бы выбрать, попасть на остров, или нет, я бы всё повторила, клянусь. Прожила бы заново каждую секундочку – с тобой. Я знаю, ты делаешь для меня намного больше того, что в твоих силах.

Венди не знала всего в подробностях. Но догадывалась. В ночь, когда она истекла кровью и потеряла Кристин, Джеймс не сразу пошёл за Пеном в малиновый куст.

Во взрослом мире существуют вещи, гораздо более ужасающие, чем смерть. Именно они тяжестью оседают в душе и не дают спокойно жить тем, кто хоть раз через них прошёл. Например, найти в себе силы избавиться от старого имущества горячо любимой и преждевременно ушедшей жены, потому, что встретил другую и хочешь привести её в свой дом, или, что хуже, не найти силы (как мистер Дарлинг), собрать всё в чулан, да и запереть его на ключ. Например, заказать гроб для своего ребёнка, не поборовшего менингит, и выбирать, из какой древесины лучше ему подойдёт. Например, омыть мертвеца и тщательно позаботиться о том, чтобы, пока его не закопают, с ним не случились никакие процессы, обусловленные физиологией человеческого тела. Смерть – это просто смерть. Момент, когда душа покидает мир живых, оставляя на земле горько скорбящих или избавленных от мучений близких. Но после смерти в мире живых остаются не только близкие, а ещё и сам покойник, и кому-то всегда приходится проходить с ним через дополнительный круг Ада.

Лёжа на боку в кровавой луже, Джеймс весь день держал свою любимую девочку в гнёздышке из собственных рук и ног, пока она, бессильная и опустошённая, уже ночью не провалилась в горькое забытьё. Только тогда он разрешил себе встать. Его глаза воспалились и опухли от безмолвных рыданий, слёзы колючим песком высохли на щеках, рот был искривлён страшной болью. Маленькая обескровленная птичка лежала в его постели, совсем как сломанная фарфоровая куколка, разбитая, тоненькая, будто неживая. Кровь полностью вымочила подол её сорочки, всю кружевную спинку и даже волосы. Сглотнув упрямый ком в горле, Джеймс забрал перепачканные, валяющиеся в изножье кровати большие одеяла, застелил ими ванну в несколько слоёв, чтобы было помягче, затем открутил крюк, поднял бессознательную Венди на руки вместе с подушкой и осторожно устроил её на временном ложе. Он зажёг лампадку, вернулся в спальню, чтобы избавиться от простыни и матраса, и чуть сам не упал там в обморок. Лужа, огромная, бордовая, неравномерно расползалась почти на половину кровати, и свет от огонька с жутким блеском отразился в ней от чего-то, что не впиталось… Едва не уронив лампадку, капитан отшатнулся, сполз по стенке на пол, лихорадочно впился зубами в белые костяшки своего кулака, чтобы только не закричать от ужаса, и слёзы, которые, он думал, уже закончились, снова заструились из воспалённых глаз. Один за одним проглатывая булькающие спазмы, Джеймс достал из кармана белоснежный нагрудный платок и завернул в него то, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должен увидеть ни один живущий на свете родитель. Крошечному комочку в ткани, не превышавшему в длину пяти-шести сантиметров, было, должно быть, недель двенадцать, и Джеймс подумал, что готов был бы сейчас же отдать ему свою жизнь, чтобы только малыш остался, где ему и положено быть, – у мамы в животике. Дрожа с головы до ног, капитан поднялся, шатаясь, и, придерживая ладошку у своей груди, вышел из каюты.