Я искал тебя тысячу лет (СИ)

В следующий раз Джеймс проснулся чуть ли не полностью выздоровевшим к полудню, сутки спустя. Он неотчётливо помнил, что, кажется, пробуждался ночью, услышал строгий приказ не открывать глаза, пока маленькая мисс тщательно обрабатывала его раны волшебными островными отварами, пару раз пошленько пошутил насчёт консистенции снадобий и даже пытался ущипнуть сладкую попку, получил выговор за плохое поведение и уснул снова. Та самая попка в домашних штанишках торчала теперь из-под одеяла где-то в районе его коленей: скорее всего, малышка, переживая, как бы не задеть раны Джеймса, уснула у стенки клубочком в его ногах, но во сне перевернулась, вытянулась, пристроила капитанскую лодыжку себе под ухо, обняла мускулистую тёплую ногу, как часто обнимала руку, и мирно сопела, уставшая, обессилившая.

– Господи, какое чудо, – прошептал сам себе Джеймс, нащупал под одеялом чудную розовую пяточку и любовно накрыл её кистью.

Девочка глубоко спала.

Не желая отвлекаться от созерцания самой удивительной и прекрасной картины в мире, а также от поглаживания нежных маленьких пальчиков, Джеймс, не глядя, аккуратно попробовал шевельнуть правой рукой, – и она легко ему подчинилась. Было, конечно же, очень больно, как будто сами кости на запястье острыми краями напоминали изнутри о своём существовании, но сустав согнулся, плечо задвигалось, позволило поднимать и опускать руку. Следующей подверглась анализу глубина вдоха: далеко не такая свободная и уверенная, как обычно, но гораздо менее колючая, позволяющая дышать спокойно. Нож, по всей видимости, не задел внутренние органы, спасибо. Капитан теперь обратил внимание на то, что у него ужасно чешется голова, подушка царапается от высохшего песка, а нога, на которой сотворил себе временное сонное пристанище светлый небесный ангел, такая грязная, что стыдно даже смотреть.

– Чёрт… Венди..? – он аккуратно сжал её большой пальчик, – Венди, проснись?

– М! – недовольно замычала во сне девица и только сильнее обняла злополучную ногу.

– Венди… Милая… Отпусти меня?

Длинные пальцы чуть-чуть пощекотали девичью пяточку, но Венди уже проснулась, она моментально среагировала на «отпусти» и отскочила от Джеймса, сонно моргая глазами:

– Что, что? Тебе больно, Джеймс? Прости, я случайно..! – испуганно проговорила она, пытаясь сообразить, какую рану могла ненароком придавить, пока спала.

– Девочка… – виновато хохотнул Джеймс, – Чёрт, извини! Не хотел будить тебя так. Всё хорошо, нет, мне не больно. Но мне очень нужно принять ванну.

– Что… ванну..? – Венди зевнула, протёрла глаза и заспанно уставилась на капитана с непониманием.

Он скромно улыбнулся ей в ответ. Девица ещё поморгала, чувствуя, как он ласково гладит под одеялом её ножку, посмотрела на него внимательно, с трудом доставая себя из сонного царства, и в первый раз за всё время заметила, что голова Джеймса напоминала старую многократно использованную мочалку, а все части тела, которые не были травмированы, до сих пор оставались измазанными грязью с пляжа. Она облегчённо вздохнула.

– Спи, – буркнула она, свалилась обратно на своё место, собрала в объятиях теперь обе мужские ноги и снова устроилась на них головой, – ничего тебе не нужно. Ты красив, как бог.

На лбу у капитана залегла глубокая морщинка. Малышка Венди, измотанная, выжатая, как лимон, обнимала его, ужасно несвежего, под голени, намереваясь спать дальше, и, прежде чем примостить своё изящное ушко там, где ей было наиболее удобно, ещё и поцеловала широкую мужскую щиколотку.

– Венди…

– Замолчи. Я сплю.

Зевнув, Венди вытянулась чуть сильнее, почти моментально засопела размеренно, а Джеймс, который доставал теперь рукой ей до колена, продолжил ласково гладить тоненькую ножку, и, переполненный чувствами, вдруг тихо запел:

– Начертаньям злого рока вопреки,

Я хранил лучину глубоко внутри,

Робких дум, мечтаний жёг огонь живой.

Заклинал, молил о встрече, ангел мой.

Милой волей неизвестных мне богов

Я нашёл тебя среди надежд и снов,

Среди боли, вереницы долгих дней,

Бесконечной темноты души моей.

Ты сошла ко мне с небес, как чистый свет,

Отыскала в снах заблудший мой корвет

И, подобно маяку, соткала путь,

Чтобы к жизни на земле меня вернуть.

Я искал тебя, быть может, целый век,

Обречённый, одинокий человек.

Мир огромен был, как тысяча зеркал,

И, как точка, одновременно был мал.

Долгий путь. Дорога путалась в длине,

Но я спрятал золотое в глубине

Чувство божие, в надежде пробудить –

И тебе его однажды подарить.

На коленях я просил лишь одного:

Нотку голоса, звук смеха твоего,

И поныне об одном судьбу молю,

Дать для вдоха воздух…

– Я тебя люблю, – тоненькой, едва слышной мелодией прозвучал сквозь сон тихий девичий голос.