– Как ты себя чувствуешь? – прошептала Венди, зарываясь носиком в кудрях, – Теперь, когда понимаешь?
Ямочка на шее наполнилась длинным горячим выдохом, скрывая в тепле и трепете глубокую чёрную печаль, иголками засевшую в преданном доброй маленькой мисс ноющем сердце.
– Мне страшно. Страшно осознавать. Чувствую себя обманутым, растоптанным. Странно… вроде бы, у меня давно нет связей с большим миром, их и в моё время по сути особенно не было: никогда ничего серьёзного, никто меня не ждал, я ни за кем не скучал, никого не потерял, мне не к кому и некуда было возвращаться… но я испытываю ощущение, как будто меня предали. Как будто отобрали что-то важное, хотя единственное по-настоящему важное для меня я прямо сейчас держу в своих руках. А ещё… знаешь, я чувствую себя легко. Прозрачно. Чисто. Как будто я помолодел. Триста лет на земле или тысяча на острове… но, я ведь не старый, правда? Пен всегда обзывает меня стариком… но… я же ещё молодой? Скажем, тридцать семь, это молодой?
Двигаясь плавно, как кошка, Венди вернулась на столешницу, снова устроила ножки где-то у капитанского бедра, взяла Джеймса за руки и с лучащимся уверенностью взглядом заявила:
– Конечно, ты молодой! Посмотри, у тебя даже ни одной морщинки нет. Только когда ты хмуришься или удивляешься.
Она наклонилась, обозначила поцелуями эти два места у Джеймса на лбу, и та морщинка, которая от любви (Венди имела ввиду её, говоря «когда удивляешься»), незамедлительно возникла под ласковыми мягкими губами.
– Я сейчас расскажу тебе историю, мой капитан, коротенькую, о тебе. И она тебе очень понравится. Слушай. Когда я очнулась в твоей постели, я, конечно, испугалась до смерти. Я помнила Капитана Крюка таким, каким его встретила в свои двенадцать: старый пират, как ты сам себя называл, злодей, который всех нас отчаянно ненавидит. Ты сразу же, в первую же секунду, как повернулся ко мне лицом, не совпал с моим воспоминанием, но я была не в себе и напугана… и совершенно нага под твоим сюртуком… ты был раздет по пояс… я никогда не находилась с мужчиной в таких условиях… и ещё та боль от перелома… в общем, моё первое восприятие как-то исказилось из-за страха. А потом, помнишь, ты вернулся в каюту с очередной зимней вылазки, и я сидела на софе? Ты спросил разрешения погреться у жаровни, уточнил, не слишком ли мне страшно рядом с тобой.
– Да, я помню, ты так смотрела, застывшая, как будто всё ждала, что я на тебя нападу.
– Знаешь, как всё было на самом деле? Мне было страшновато, естественно, но думала я вообще о другом. Как сейчас вижу эти язычки пламени, их отражение у тебя в глазах, блики на серёжках, на кольцах. Я застыла тогда от осознания, что моей первой мыслью при более ясном взгляде на тебя, было: «он очень молодой».
– Правда?
– Клянусь. Знаешь, что было второй? «Ему идёт этот цвет».
– Не может быть. Ты дрожала, как листок, стоило мне к тебе приблизиться.
– От волнения – да! Ты думал, от страха? Хотя… первое время, наверное, и от страха тоже. Давай, я помогу тебе удалить нитки?
…Отчего бы нам не закончить здесь же этот роман и таким образом превратить его из трагедии в сказку со счастливым концом? Венди могла бы сказать:
– Пусть мы никогда не состаримся, Джеймс, пусть у нас никогда не родятся дети. Мы оба с тобой жертвы каких-то дьявольских замыслов, но мы нашли друг друга, и мы теперь вместе. Я люблю тебя. Пусть так будет всегда. Мы будем жить, как обычные люди, просто вечно молодые… а однажды, может, нас сожрёт Анаконда. По-моему, это прекрасная перспектива.
Но у нас ещё запланировано кое-что на долю полюбившихся вам (как мы надеемся) Крюков. Да и мысль эта если и будет однажды озвучена, то принадлежать она должна точно не Венди. Иначе Джеймс никогда не смирится с таким положением дел.
*