Я историю излагаю... Книга стихотворений

Снова надо пробовать и тщиться,
делать ежедневные дела,
чтобы начинающая чтица
где-нибудь на конкурсе прочла.

Требовательны эти начинающие,

ниже гениальности не знающие
мерки.
Меньше Блока — не берут.
Прочее для них — напрасный труд.

Снова предаюсь труду напрасному,

отдаюсь разумному на суд,
отдаюсь на посмеянье праздному:
славы строки мне не принесут.

Тем не менее хоть мы не гении,

но у нас железное терпение.
Сказано же кем-то: Блок-то Блок,
тем не менее сам будь не плох.

Плоше Блока. Много плоше,

я тружусь в круженьи городском,
чтобы чтица выкрикнула в ложи
строки мои
звонким голоском.

Чтице что? Сорвет аплодисменты.

Не сорвет — не станет дорожить.
Чтице долго жить еще до смерти.
Мне уже недолго жить.

Вот она торжественно уходит

в платьице, блистающем фольгой,
думая, что этот не проходит,
а подходит кто-нибудь другой.

Вроде что мне равнодушье зала?

Мир меня рассудит, а не зал.
Что мне, что бы чтица ни сказала?
Я еще не все сказал.

Но она ресницы поднимает.

Но она плечами пожимает.

«Черным черное именую. Белым — белое…»

Черным черное именую. Белым — белое.
Что черно — черно. Что бело — бело.
Никому никаких уступок не делаю,
не желаю путать добро и зло.

Поведения выработанная линия

не позволит мне, хоть хнычь, хоть плачь,
применить двусмысленное, красно-синее,
будь то карандаш. Будь то даже мяч.

Между тем весь мир написан смешанными

красками. И устойчива эта смесь.
И уже начинают считать помешанными
тех, кто требует, чтоб одноцветен был весь.

И, наверно, правильнее и моральнее

всех цветов, колеров и оттенков марание,
свалка, судорога, хоровод всех цветов.
Только я его оценить не готов.

На самый верх

Правила — и старые и новые —
хороши и могут стать основою,
но чтобы вершить или решать,
хорошо их нарушать.

Правила стращают и взывают,

если надо, то сшибают с ног.
Но бывает — сверху вызывают,
с верху самого — с небес — звонок.

И тогда, не соблюдая строго

правил, прорубаясь сквозь леса,
сам торишь широкую дорогу
вверх,
на самый верх,
на небеса.

«Дар — это дар…»

Дар — это дар.
Не сам — а небесам
обязан я. И тот, кто это дал,
и отобрать назад имеет право.
Но кое-что я весело и браво
без помощи чужой проделал сам.

Читатель отвечает за поэта

Читатель отвечает за поэта,
Конечно, ежели поэт любим,
Как спутник отвечает за планету
Движением
   и всем нутром своим.

Читатель — не бессмысленный кусок

Железа,
   в беспредельность пущенный.
Читатель — спутник,
И в его висок
Без отдыха стучится жилка Пушкина.

Взаимного, большого тяготения

Закон
   не тягостен и не суров.
Прекрасно их согласное движение.
Им хорошо вдвоем среди миров.

Молодята