Я историю излагаю... Книга стихотворений

Это носится в воздухе вместе с чадом и дымом,
это кажется важным и необходимым,
ну а я не желаю его воплощать,
не хочу, чтобы одобрение поэта
получило оно, это самое «это»,
не хочу ставить подпись и дуть на печать.

Без меня это все утвердят и одобрят,

бессловесных простят, несогласных одернут,
до конца доведут или в жизнь проведут.
Но зарплаты за это я не получаю,
отвечаете вы, а не я отвечаю,
ведь не я продуцировал этот продукт.

Торжествуйте, а я не участник оваций,

не желаю соваться, интересоваться,
а желаю стоять до конца в стороне,
чтоб раздача медалей меня не задела.
Не мое это дело.
Не мое это дело.
Нету дела до вашего дела-то мне.

«Дайте мне прийти в свое отчаянье…»

Дайте мне прийти в свое отчаянье:
ваше разделить я не могу.
А покуда — полное молчанье,
тишина и ни гу-гу.

Я, конечно, крепко с вами связан,

но не до конца привязан к вам.
Я не обязательно обязан
разделить ваш ужас, стыд и срам.

Ценности

Ценности сорок первого года:
я не желаю, чтобы льгота,
я не хочу, чтобы броня
распространялась на меня.

Ценности сорок пятого года:

я не хочу козырять ему.
Я не хочу козырять никому.

Ценности шестьдесят пятого года:

дело не сделается само.
Дайте мне подписать письмо.

Ценности нынешнего дня:

уценяйтесь, переоценяйтесь,
реформируйтесь, деформируйтесь,
пародируйте, деградируйте,
но без меня, без меня, без меня.

«Я с той старухой хладновежлив был…»

Я с той старухой хладновежлив был:
знал недостатки, уважал достоинства,
особенно спокойное достоинство,
морозный, ледовитый пыл.

Республиканец с молодых зубов,

не принимал я это королевствование:
осанку, ореол и шествование, —
весь мир господ и, стало быть, рабов.

В ее каморке оседала лесть,

как пепел после долгого пожара.
С каким значеньем руку мне пожала.
И я уразумел: тесть любит лесть.

Вселенная, которую с трудом

вернул я в хаос — с муками и болью,
здесь сызнова была сырьем, рудой
для пьедестала. И того не более.

А может быть, я в чем-то и неправ:

в эпоху понижения значения
людей
   она вручила назначение
самой себе
   и выбрала из прав
важнейшие,
   те, что сама хотела,
какая челядь как бы ни тряслась,
какая чернь при этом ни свистела,
ни гневалась какая власть.

Я путь не принимал, но это был

путь. При почти всеобщем бездорожьи
он был оплачен многого дороже.
И я ценил холодный грустный пыл.

Дождь

Шел дождь и перестал.

И вновь пошел.

Из «Скупого рыцаря»