Я историю излагаю... Книга стихотворений

Если срываются с ниток шары,
то ли
от дикой июльской жары,
то ли
от качества ниток плохого,
то ли
от
   вдаль устремленья лихого, —
все они в тучах не пропадут,
даже когда в облаках пропадают,
лопнуть — не лопнут,
не вовсе растают.
Все они
к летчикам мертвым придут.

Летчикам наших воздушных флотов,

испепеленным,
сожженным,
спаленным,
детские шарики вместо цветов.
Там, в небесах, собирается пленум,
форум,
симпозиум
разных цветов.
Разных раскрасок и разных сортов.

Там получают летнабы шары,

и бортрадисты,
и бортмеханики:
все, кто разбился,
все, кто без паники
переселился в иные миры.

Все получают по детскому шару,

с ниткой
оборванною
при нем:
все, кто не вышел тогда из пожара,
все, кто ушел,
полыхая огнем.

Кропотово

Кроме крыши рейхстага, брянских лесов,
севастопольской канонады,
есть фронты, не подавшие голосов.
Эти тоже выслушать надо.
Очень многие знают, где оно,
безымянное Бородино:
это — Кропотово, возле Ржева,
от дороги свернуть налево.
Там домов не более двадцати
было.
Сколько осталось — не знаю.
У советской огромной земли — в груди
то село, словно рана сквозная.
Стопроцентно выбыли политруки.
Девяносто пять — командиры.
И село (головешки да угольки)
из рук в руки переходило.
А медали за Кропотово нет? Нет,
за него не давали медали.
Я пишу, а сейчас там, конечно, рассвет
и ржаные желтые дали,
и, наверно, комбайн идет по ржи
или трактор пни корчует,
и свободно проходят все рубежи,
и не знают, не слышат, не чуют.

Рейд

У кавкорпуса в дальнем рейде —
ни тылов, ни перспектив.

Режьте их, стригите, брейте —

так приказывает командир.

Вот он рвется, кавалерийский

корпус —
   сабель тысячи три.

Все на удали, все на риске,

на безумстве, на «черт побери!».

Вот он режет штаб дивизии

и захватывает провизию.

Вот районный город берет

и опять, по снегам, вперед!

Край передний, им разорванный,

много дней как сомкнулся за ним.

Корпусные особые органы

жгут архивы, пускают дым.

Что-то ухает, бухает глухо —

добивают выстрелом в ухо
самых лучших, любимых коней:
так верней.

Корпус, в снег утюгом вошедший,

застревает, как пуля в стене.

Он гудит заблудившимся шершнем,

обивающим крылья в окне.

Иссякает боепитание.

Ежедневное вычитание
молча делают писаря.

Корпус, словно прибой, убывает.

Убивают его, добивают,
но недаром, не так, не зазря.

Он уже свое дело сделал.

Песню он уже заслужил.
Красной пулей в теле белом
он дорогу себе проложил.

Воспоминания о Павле Когане

Разрыв-травой, травою повиликой

… … … … … … … … … … … … … …
мы прорастем по горькой, по великой,
по нашей кровью политой земле.

(Из несохранившегося стихотворения Павла Когана).