Я историю излагаю... Книга стихотворений

Вождь был как дождь — надолго,
обложной.
Не убежишь, не переждешь.
Образовалось что-то вроде долга —
вождь был, как мрак, без проблесков, сплошной
и протяженный, долгий, словно Волга.

Мы думали: его на век наш

хватит и останется потомкам.
Мы думали, что этот дождь навек,
что он нас смоет ливневым потоком.

Но клеточки с гормонами взялись,

артерии и вены постарались,
и умер вождь, а мы,
а мы остались.
Ему досталась смерть, нам — жизнь.

«Июнь был зноен. Январь был зябок…»

Июнь был зноен. Январь был зябок.
Бетон был прочен. Песок был зыбок.
Порядок был. Большой порядок.

С утра вставали на работу.

Потом «Веселые ребята»
и кино смотрели. Был порядок.

Он был в породах и парадах,

и в органах, и в аппаратах,
в пародиях — и то порядок.

Над кем не надо — не смеялись,

кого положено — боялись.
Порядок был — большой порядок.

Порядок поротых и гнутых,

в часах, секундах и минутах,
в годах — везде большой порядок.

Он длился б век и вечность длился,

но некий человек свалился
и весь порядок развалился.

«Все то, что не додумал гений…»

Все то, что не додумал гений,
Все то, пророк ошибся в чем,
Искупят десять поколений,
Оплатят кровью и трудом.

Так пусть цари и полководцы,

Князей и королей парад
Руководят не как придется, —
Как следует руководят.

А ежели они не будут —

Так их осудят и забудут.

Я помню осень на Балканах,

Когда рассерженный народ
Валил в канавы, словно пьяных,
Весь мраморно-гранитный сброд.

Своих фельдмаршалов надменных,

Своих бездарных королей,
Жестоких и высокомерных,
Хотел он свергнуть поскорей.

Свистала в воздухе веревка,

Бросалась на чугун петля,
И тракторист с большой сноровкой
Валил в канаву короля.

А с каждым сбитым монументом,

Валявшимся у площадей,
Все больше становилось места
Для нас — живых. Для нас — людей.

«Ура! Ура!» — толпа кричала.

Под это самое «ура!»
Жизнь начинался сначала,
и песня старая звучала
Так, будто сложена вчера:

«Никто не даст нам избавления,

Ни бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобождения
Своею собственной рукой».

«Товарищ Сталин письменный…»

Товарищ Сталин письменный —
газетный или книжный —
был благодетель истинный,
отец народа нежный.

Товарищ Сталин устный —

звонком и телеграммой —
был душегубец грустный,
угрюмый и упрямый.

Любое дело делается

не так, как сказку сказывали.
А сказки мне не требуются,
какие б ни навязывали.

«Генерала легко понять…»