Я изменилась навсегда

• чтобы потом поделиться информацией.

Мне сказали, что УВКБ в Афганистане не разрешается нанимать на работу женщин, а мужчинам разрешается только минимальный контакт с женщинами, так что помогать очень трудно. Теперь я под охраной и закрыта шалью, меня окружают сотрудники и ко мне относятся вежливо.

Я уже чувствую себя немного некомфортно, словно принцесса под охраной. Я очень привыкла к независимости и свободе.

Офис УВКБ. Исламабад

Все в офисе УВКБ доброжелательны и гостеприимны.

Этот офис когда-то был складом. Здесь множество картотечных шкафов с документацией о беженцах.

Сейчас в Пакистане находится более двух миллионов афганских беженцев. Мне сказали, что надо обязательно помнить о том, что «миром и не пахнет».

Многие из этих беженцев находятся здесь двадцать два года, с тех самых пор, как в 1979 году Россия вторглась в Афганистан. Позади офиса-склада – изгороди из колючей проволоки. Внутрь разрешается заходить очень немногим. Я вижу ряды тихих ждущих женщин. Мужчины кричат. Я ловлю взгляд мужчины. Он выглядит разозленным. Мне сказали, что иногда разгневанные, раздраженные беженцы прорывались внутрь.

Сотрудники УВКБ могут проводить только около двадцати опросов в день. Кажется, что это очень мало, если подумать о 2,3 миллиона беженцев, находящихся в стране, но помощь в спасении двадцати семей каждый день – большое достижение.

Быть зарегистрированным – первый шаг к тому, что кто-то выслушает твою историю и ты получишь шанс на лучшую жизнь.

10.00

Меня везут на рынок, чтобы купить оставшееся из одежды, которую я должна носить, пока нахожусь здесь. Одна из работ, которая есть у детей-беженцев здесь (и во всем мире), – собирать мусор и пытаться найти полезные вещи.

Мы останавливаемся на красный свет. Мальчик лет шести стучит в мое окно. Он показывает мне ампутированную руку. Мне сказали, чтобы я не давала деньги тем, кто попрошайничает. По возможности вместо этого давала еду. Многих детей отправляют попрошайничать родители.

Каждый вечер примерно половина пакистанцев ложатся спать голодными.

Этот ребенок смотрит мне в глаза. Он всего лишь маленький мальчик. Я даю ему что-то через окно. На следующем светофоре к нашему автомобилю подходит пожилой мужчина на костылях.

Очень жарко и многолюдно. Я не знаю, как люди работают на улице целый день, а кажется, все они работают очень усердно.

В этой невыносимой жаре мне трудно представить, как можно быть без воды, но из-за засухи, которая последние четыре года продолжается здесь и в соседних районах, доступ многих людей к воде ограничен или отсутствует совсем.

В Пакистане очень декоративная культура. Автобусы удивляют искусными яркими деталями. К ним прикреплены картины и металлические скульптуры. Одежда более яркая, чем я могла себе представить, хотя они очень скромны и прикрывают большую часть тела.

Первое место, куда мы зашли, – обувной магазин.

Обувь сделана вручную, и я не уверена, какая на левую, а какая на правую ногу. Некоторая обувь выглядит так, словно взята прямо из Аладдина, с золотыми и серебряными носками, смотрящими вверх.

Мы возвращаемся, я принимаю душ и пытаюсь вздремнуть. Но я не могу спать. Я пытаюсь позвонить домой. Никто не отвечает.

Я узнала, что ни одна страна в мире не хочет помогать Афганистану из-за Талибана и очень сложно передать что-либо невинным, которые находятся в такой отчаянной нужде, минуя Талибан. Не считая потребности в еде и воде, есть противопехотные мины, которые надо обезвредить. Страдает так много невинных людей.

Я познакомилась с Аббасом Сарфразом Ханом, министром, занимающимся делами беженцев.

Я не знала, где сесть. Должна я покрыть голову или нет? Я слышала, что он европеизированный человек. Он учился в колледже в Бостоне. Он также жил в Лондоне. Он предлагает мне напиток. Я говорю: «Нет, спасибо». Монсеррат (сотрудник УВКБ) шепчет мне: «Попроси что-нибудь, например, зеленый чай».

Министр говорит о:

• поколении без образования,

• недостатке информации на Западе,

• нехватке финансирования.

Уходя, я испытала облегчение, когда он протянул руку, чтобы пожать мою. Не уверена, правильно ли это было.

Как американка, я думаю, что когда росла, меня не учили серьезно думать о том, что находится за пределами моей родной страны, ценить и узнавать другие культуры. Америка не одинока в этом – многие страны не обращают внимание своих студентов или своего народа на другие культуры.

12.30

Мы едем посетить приют для пакистанских и афганских женщин. Это также место, куда они могут прийти, чтобы получить консультацию о домашнем насилии.

Палатки – всего лишь шесты с натянутой на них тканью (некоторые участки используются для всех бедных, не только беженцев). В приюте меня привели в комнату, полную женщин. Все с покрытыми головами и босиком.

Мы посещаем Sach, женскую группу, цель которой – бороться за измененения. Sach в переводе с урду одначает «правда». Уже 100 женщин прошли обучение в Sach. Каждая из них начала маленький бизнес на воскресных рынках.

Я спрашиваю афганских женщин: «Вы бы хотели вернуться в Афганистан?»