В этом центре больше беженцев из городских районов.
УВКБ может заниматься только беженцами, живущими в лагерях. Так что в городских районах нет правительственной поддержки. В городских районах помощь оказывается НПО и местными жителями. УВКБ поддерживает несколько НПО.
Я вижу двадцать детей на полу, мальчиков и девочек, перемешанных в разных рядах. Это неофициальная школа.
Есть еще одна комната, где проходит урок языка и дети учат дари. Переводчик мне сказал: «Они хотят спеть для вас приветственную песню».
Эти дети так бедны, но они улыбаются и поют. Их лица очень серьезны, они сосредоточены на песнях.
У некоторых детей большие, заметные шрамы. Все они скучают по Афганистану и хотят вернуться.
Когда дети пришли сюда, они страдали от недоедания, от большого недостатка витаминов. Там были четырнадцатилетние мальчики, которые выглядели намного младше. Они учатся ткать ковры и паять. Они также хотят быть граверами и врачами.
Учитель говорит: «У них большие надежды».
Эти люди вскоре будут вынуждены отсюда уехать. УВКБ договорилось о времени для проверки, чтобы определить самых незащищенных до того, как они будут выселены.
Эта община будет полностью дестабилизирована.
Беженцы в центре проверки (их более ста) ждут снаружи. Они понимают ситуацию и начинают беспокоиться.
Я вхожу с опущенным взглядом не потому, что чувствую страх или неудобство как женщина, а потому, что чувствую беспомощность и стыд. Многие женщины хотят, чтобы в комнате для опроса присутствовали только женщины. Кажется, они отчаянно хотят быть зарегистрированными со своими группами и оказаться с ними в одном конвое. Они хотят быть вместе, если им придется переезжать в новый район.
Никто не хочет остаться предоставленным самому себе.
Здесь сегодня нет детей. Я познакомилась с четырьмя учителями, одним мужчиной и тремя женщинами. Одна из женщин держала младенца. Она восемь лет работает здесь учителем. В этом лагере была проведена очень большая работа в течение многих лет, чтобы он стал общиной, хотя и скромной.
На стенах карты для детей. В этой школе всего двадцать учителей. 3000 учеников (1000 мальчиков и 2000 девочек). Это одна из самых больших школ для афганских девочек-беженок.
Я спрашиваю, что они думают о сентябре (в этом месяце большая часть их лагеря должна быть снесена). Они говорят, что лучше всего, если школа будет работать до последнего дня. Они останутся так долго, сколько смогут. Они надеются со временем организовать «передвижные школы», которые сможет посещать бÓльшая часть беженцев после переселения. Комната, в которой мы сейчас сидим, находится в районе, который будет снесен.
Затем я посетила небольшой дом дневного пребывания в лагере.
Эти женщины не хотят возвращаться в Афганистан. Там им не разрешат учиться. Работа для женщин тоже запрещена. Больше всего они боятся Талибана, боятся за свои семьи.
Я стою в стороне и смотрю. Как я могу говорить что-то этим людям? Я ничего не знаю о голоде и войне. В углу я вижу двух маленьких детей, ткущих ковер. Мать объясняет, что дома они бы ходили в детский сад. Вы можете себе представить, что такое быть родителем, который вынужден заставлять своих маленьких детей работать? Они видят, как их дети заболевают в этих лагерях от большого количества грязи. У них аллергия и сильный кашель.
Они хотят, чтобы мы знали, что они очень благодарны пакистанскому правительству за его гостеприимство. Я познакомилась с еще одной женщиной, у нее четверо маленьких детей. Она работает в медицинском центре за 40 долларов в месяц. Она не хочет возвращаться в Афганистан. Там ей больше не разрешат работать.
Женщины пригласили нас остаться на обед. Если мы примем предложение, мы отнимем у них часть и так ограниченного рациона. Мы сказали: «Спасибо, но у нас график, к сожалению, у нас нет времени на обед». Когда мы медленно уезжали, несколько детей собралось вокруг автомобиля.
Они машут и говорят: «Пока-пока!»
Одна малышка стирает пыль со стекла, чтобы заглянуть внутрь. Она улыбается мне. Я кладу свою ладонь на стекло. Она кладет свою напротив моей, палец к пальцу.
Я чувствую, что должна бы им что-нибудь дать, но у меня нет ничего в достаточном количестве, чтобы дать им всем. У меня три браслета и шаль, но когда я думаю об этом, то понимаю, что они не ждут и не хотят, чтобы я им что-то дала. Они просто счастливы увидеть нового посетителя – кого-то, кто улыбается им, кто хочет немного поиграть.
Когда мы уезжаем, дети бегут рядом с автомобилем, бегут босиком по грязи и камням. Одна девочка падает. Я оглядываюсь. С ней все хорошо. Мальчик помогает ей. Она улыбается.
Мы проезжаем район, который уже в процессе сноса. Все окна, двери и доски сняты. На настоящий момент 1042 семьи были репатриированы из этого лагеря.