– И он меня. Любил. До тех пор пока я не изменила ему.
– И почему же ты изменила ему, раз вы любили друг друга?
– Потому что глупая была. И слишком доверчивая. Но потеряла веру.
– Тебе не кажется, что ты противоречишь сама себе?
Зачем я продолжаю этот разговор? Я ведь вижу, что с каждым моим новым вопросом она все больше погружается в свои явно невеселые мысли. Разве это мне нужно сейчас? Но рот открывается прежде, чем я успеваю остановить себя.
– Как можно потерять веру и при этом быть слишком доверчивой одновременно?
– Меня убедили в том, что он мне изменяет. С какой-то… молодой шлюхой. Я была в бешенстве, в ярости. Растеряна, испугана и раздавлена. Мой мир разбился на миллионы острых осколков, и каждый ранил сердце и душу. И я… назло изменила ему. Практически с первым попавшимся человеком. И рассказала ему, чтобы посмотреть, как он отреагирует. Чтобы показать, как это может быть больно – узнать об измене близкого человека. А оказалось, что он не изменял. Меня обманули. Сделали это специально.
– Зачем кому-то так сильно заморачиваться? Что за ерунда?
– Мой муж… бывший муж… богатый и влиятельный человек. Но моя измена сделала его… уязвимым. Я подвела его. Тем, что потеряла веру в его самого и его любовь. Тем, что поверила науськиваниям и злым клеветникам, которые потом надо мной же и посмеялись.
Значит, потеряла веру…
Что ж, так даже интереснее.
– Почему же ты согласилась провести эту ночь со мной? Потому что тебе уже действительно нечего терять? Или просто решила пуститься во все тяжкие? Оторваться, так сказать, за годы верного супружества.
– Я забрела в этот клуб случайно. Не сразу поняла, где я оказалась. Даже хотела уйти. Но тут подсели вы. И вдруг… пообещали показать мою собственную свободу. И попросили поверить вам.
– И ты так сразу и поверила мне? Незнакомцу? Почему?
– Потому что вы… очень похожи на моего мужа.
Черт, я не очень-то хочу быть похожим на какого-то богатенького мудака, который сперва отвратительно ведет себя по отношению к жене, игнорирует наверняка легко читаемые сигналы ее тела, позволяет появиться в ее окружении каким-то мутным типам, нашептывающим гадости о нем же, а потом возлагает всю ответственность за случившееся только на нее. И хотя я четко вижу, что эта пташка своим самоедством почти довела себя до нервного срыва, я точно так же ясно знаю, что на самом деле вина за распавшийся брак всегда делится пополам.
Но… таких дураков обоего пола кругом полным полно. И казалось бы – ну любите вы друга друга, ну бывают у всех проблемы и сложности, плохие и хорошие времена. Кризисы, депрессии, скандалы, размолвки – это все преходяще, если еще жива любовь. Но вместо того, чтобы нормально и спокойно все обсудить, обе стороны накручивают себя, а потом в лучшем случае бегут к дорогим мозгоправам, а в худшем – сразу к адвокатам.
– Сними с себя все, кроме повязки на глазах, – приказываю я.
Она вздрагивает, словно не веря услышанному.
Ты думала, что я расчувствуюсь и позволю тебе теперь просто поплакаться мне в жилетку, птичка? Обниму за плечи, прикрою тебя своим пиджаком, дам в озябшие руки кружку с горячим чаем и позволю рассказать свою историю дальше? Ну уж нет. Мне не интересны подробности и детали этой конкретной истории. Достаточно услышанного.
Она расстегивает пуговицу на юбке, снимает ее через ноги, затем освобождается от слегка измятой уже блузки и спускает бретельки бюстгальтера.
Я обхожу ее и становлюсь за спиной.
– Приподними волосы обеими руками.
Она выполняет и эту команду.
Красивая обнаженная женщина.
Тонкая талия, округлые бедра, плоский, подтянутый живот, довольно большая для столь худощавой фигуры грудь в этой позе зазывно приподнимается, искушая прикоснуться к ней. И я откликаюсь на эту безмолвную просьбу. Подхватываю обеими ладонями шелковистую, теплую тяжесть и мягко дразню острые вершинки большими пальцами. Она так остро реагирует на мое прикосновение, захлебываясь вздохом, а мне ее тонкий, по-весеннему свежий аромат бьет по башке, в которой начинают грохотать чертовы барабаны. Но хочу еще немного поиграть на этом отзывчивом женском теле. Насладиться предвкушением той страсти, что почти затухла в ней, подавленная условностями, запретами, глупыми, надуманными внутренними “нельзя-что-скажут-люди” цензорами.
– Сколько мужчин у тебя было до твоего мужа? Один, три, пять, десять?
– Ни одного. Он был первым.
– Первым и единственным? До самой измены?
Она пытается повернуться и опустить руки, но я не позволяю, чуть сильнее сжимая соски и прикусывая мочку аккуратного ушка.
– Тебе нравилось трахаться с ним?
– Мы занимались любовью, – неожиданно злым шепотом хрипло отвечает она.