Я хочу ребёнка

Все произошло практически мгновенно. Гости требовали, чтобы родители сказали тост, и первым говорил свёкор, потом мой папа, а потом гости стали требовать, чтобы тост произнесла свекровь. Она встала, вытирая салфеткой губы, глаза у неё уже тогда были будто заплаканные, красные, но все думали, что это от избытка чувств. Она подняла бокал, но ничего не сказала, вдруг побледнела, закачалась и начала ловить ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды. Бокал упал на стол и звякнул о тарелку, но не разбился, а покатился по столу, обливая скатерть розовым шампанским. Почему-то лучше всего мне запомнилось это розовое расползающееся пятно на белой скатерти. А Татьяна Анатольевна схватилась рукой за шею и осела, её подхватили, усадили на стул, а глаза у неё уже закатились. Мне запомнилась только эта внезапная бледность: обычно всегда немного красноватое лицо её вдруг осталось без единой кровинки, и это было по-настоящему аристократично.

Мне, да пожалуй, и остальным, показалось, что она просто упала в обморок. Но, когда свёкор уже минут пять лупил её по щекам, а она всё никак не приходила в себя, я почувствовала, что что-то идёт не так. В толпе кто-то крикнул: вызывайте скорую! Я помню, как в голове мелькнула мысль: зачем скорая? Татьяна Анатольевна сейчас откроет глаза и встанет. Что за глупая паника? Но она всё никак не открывала и не вставала.

Среди гостей был врач, и он сразу послал кого-то за аптечкой, но ничего не смог сделать без шприца и ампулы. Я помню, как он кричал, что нужен адреналин. Кто-то принёс аптечку первой помощи из машины, кто-то принёс аптечку, оказавшуюся в ресторане, но в обеих лежали только бинты, пластырь, зеленка и анальгин. Не было даже ни одного шприца, даже инсулинового, не говоря уже об ампуле адреналина или преднизолона, которые могли бы спасти ей жизнь. Я запомнила эти названия, потому что на моих глазах за какие-то минуты умерла полная сил женщина, которая должна была стать моей свекровью. Возможно, если бы эта чёртова ампула там оказалась, моя жизнь сложилась бы по-другому.

Я была в ужасе, потому что впервые в жизни столкнулась с чем-то, чего не должно было случиться. И самое ужасное – от меня ничего не зависело. Моя будущая свекровь, какой бы стервой она ни была, не должна была, просто не имела права умереть. Это было что-то немыслимое, такое, от чего реальность с каким-то треском рвалась, будто тесное платье, расходящееся по швам. У меня в ушах звенело от этого треска, я ничего не соображала, а потом услышала отчаянье в голосе Глеба: где эта чёртова скорая? И тут я всё поняла. Поняла, что больше не будет тостов. Что мы не будем резать торт. Что не будет танца молодоженов, который мы репетировали три недели. Даже горячего не будет. Я не брошу букет, а Глеб не бросит мою подвязку. И я зарыдала.

В тот момент я ещё не верила, что Татьяны Анатольевны может не стать. Я просто понимала, что нам придётся вызвать скорую, и поехать в больницу. А Татьяна Анатольевна, естественно, очнётся ещё до приезда врачей, ну, или на худой конец, очнётся в машине. И когда мы, придерживая её под локоток, доведём до больницы, отмахнётся – «ах, я сама!», и выяснится, что она просто переволновалась и, наверное, ничего не ела с раннего утра, и забыла принять свои таблетки. И мы будем вспоминать потом об этом как о смешном семейном курьёзе.

Она не могла умереть, просто не могла. Тем более, посреди банкета в день моей свадьбы. Это должна была быть идеальная свадьба: с голубями, с дорогим тамадой и с огромным белым тортом. Мы с мамой два месяца выбирали платье, Глеб трижды переписывал список гостей, а ресторан выбрала Татьяна Анатольевна лично, и меню она составляла сама, не допустив до этого священнодействия никого из нас. И этих грёбаных лангустов с розовым шампанским она тоже заказывала сама.

Даже когда мне сказали, что она может умереть, я не поверила. Моей первой реакцией было «нет». Просто нет и всё. Это невозможно, такого просто не могло случиться. Так не бывает в реальной жизни. Умирают какие-то другие люди где-то там, может быть, в другой стране, в другом городе, на другой улице, а, может, герои книжек, только не Татьяна Анатольевна, которая в хвост и в гриву гоняла меня с этими бесконечными эссе. Не Татьяна Анатольевна, у которой мне было совсем не стыдно получить «четвёрку». Не Татьяна Анатольевна, которая критиковала меня за слишком скромный французский маникюр, но растрогалась при виде белого платья. Только не моя свекровь, которая в итоге смягчилась и сказала, что хочет внучку. Не внука, а именно внучку. «Ты уж постарайся» – и она подмигнула. Я даже не поверила в первый момент.

Да она даже не болела ни разу за всё то время, что я её знала!