Я хотел убить небо

– Что ему нужно почаще ко мне приезжать, чтобы я к нему привык, и месье сказал, что он постарается, но ему нужно уехать по делам на три месяца. Мадам Колетт сказала: «Понимаю», и месье сказал: «Трудно найти работу, когда ты только вышел из тюрьмы, а мой товарищ Тони нашёл для меня одно дельце в Америке». «Какого рода дельце?» – спросила мадам Колетт, а месье ответил: «В сфере недвижимости».

– Что такое сфера недвижимости?

– Не знаю.

И тут ворвался Симон: «Ну вы и придурки, в музее было так круто!», а потом он посмотрел на Ахмеда и добавил: «А, к тебе же приходил папа, и как он? Судя по твоей роже, не очень?»

Ахмед потянул на себя одеяло и снова накрылся с головой.

– Что случилось? – спросил у меня Симон.

Я объяснил ему, что Ахмед больше не влюблён в своего папу, потому что тот сбрил бороду и волосы, и к тому же Ахмед не хочет жить в красивом доме с бассейном и садом и с Тони и Сандрой, ему больше нравимся мы, дети из приюта.

– Ты больной, Ахмед? – спросил Симон, обращаясь к одеялу. – Тут ведь у нас хуже, чем в самой ужасной тюрьме, хуже, чем там, где был твой папа, потому что нам тут ещё сидеть и сидеть, и конца этому не видно. Нас, конечно, возят в бассейн и в Музей науки и техники, но мы каждый раз возвращаемся в этот наш гнилой барак, и никому отсюда не выбраться, ну разве что в старости. Ты мог бы уехать в красивый дом с бассейном и садом, но выбираешь тюрьму из-за какой-то дурацкой истории с волосами? Никогда не слышал такого бреда.

Ахмед немного высунулся из-под одеяла:

– Вот ты вечно всё про всех знаешь, а сам всегда один, и никто к тебе не приезжает, и даже у мадам Колетт нет ящика с твоим именем. Ты урод, и тебя вообще не существует.

– Меня не существует?! Сейчас я тебе покажу, кого тут не существует!

Симон бросился на кровать и давай колотить Ахмеда, а я закричал: «Симон, перестань!», а он вырвал у Ахмеда плюшевого зайца, и теперь уже закричал Ахмед. Я стал оттаскивать Симона за плечи и получил от него кулаком в нос, и тут прибежала Рози, и Симон пнул её ногой, а Рози тогда схватила его за волосы.

– Симон! Ты немедленно успокоишься и пойдёшь со мной к мадам Пампино. Икар, а ты отведёшь Ахмеда в медкабинет, и приложи платок к носу, он у тебя весь в крови.

Платка я не нашёл, поэтому схватил футболку Симона, которая висела на стуле, и высморкался в неё, и она стала вся красная.

А потом я повёл Ахмеда с его синей щекой и плюшевым зайцем в медкабинет.

– О-ля-ля! – воскликнула медсестра Ивонна.

– Только укол не делайте, – предупредил я.

– Заяц погиб, – сказал Ахмед. Ивонна полечила нас всех такой штукой, от которой щипало, и мы орали кто кого переорёт, кроме зайца, который вёл себя как герой. Ивонна сказала:

– Вот какой храбрый заяц. Всё, готово. – И приклеила пластырь на щёку Ахмеду, ещё один – мне на нос, а последний – на ухо плюшевому зайцу.

– Ну вот, зайцу уже лучше, и вам тоже, так что бегом к себе в комнату.

И мы убежали на суперскорости, потому что у Ивонны очень странно пахнет, и это только Жужуб может проводить сколько угодно времени в медкабинете, хотя у него никогда ничего не болит, не то что у зайца.

Симон внизу на лестнице драил перила.

Ахмед показал ему язык, отпустил мою руку и побежал дальше вместе с зайцем, а я перегнулся через перила и увидел, что Симон плачет, и слёзы перемешиваются с воском на тряпке, и у меня к горлу подкатил комок.

Я спустился к Симону, но тот ничего не сказал, даже плакал он молча.

Он только положил руку мне на плечо, а я сказал: «Не реви, всё в порядке», и он тогда сел на ступеньки и закрыл лицо руками, и выглядело это так, как будто бы ничего не в порядке.

Я не знал, что сказать, поэтому просто тоже сел на ступеньку рядом с ним и ждал, пока грусть пройдёт, и тут к нам прибежала Камилла и спросила у меня: «Что это у тебя с носом?», а я приложил палец к губам, и тогда она тоже села рядом и положила голову мне на плечо, и мы сидели так втроём очень-очень долго.

Потом Камилла встала, взяла воск и протянула мне тряпку.

– Это ведь меня наказали, – сказал Симон.

Мы с Камиллой ответили хором:

– Если тебе плохо, то и нам плохо тоже.

И тогда мы втроём посмотрели друг на друга так, как будто были одни на всём белом свете.

Мы набросились на перила, и Симон теперь снова улыбался.

* * *

Ахмед с зайцем опять залез под одеяло.

– Не хочу, чтобы приходил злой полицейский.

– Но он совсем не злой, – сказал я. – И ты же видишь, он даже одевается не как полицейский, когда ко мне приезжает.

– Я боюсь, что он меня арестует, и наденет на меня наручники, и будет давить мне на голову, чтобы запихнуть к себе в машину, и все будут надо мной смеяться и говорить: «О-ля-ля! Ахмед опять что-то натворил!», и я попаду в камеру и буду там жить очень долго, и, когда я оттуда выйду, меня никто не узнает.