И после триумфа на Евровидении, который я сопровождал детским восторженным плачем, он счел, что самое время взобраться на облако и попросить прикурить у Господа Бога (хотя, по чести, «BELIEVE» много слабее «Never, never let you go»).
Сколько в нем было пороха, мощи, огня, вкуса, гармонии!
Огонь остался, вкус пропал, гармония ушла к Эросу Рамазотти.
P. S. И все равно: когда я думаю о том, как он начинал, вспоминаю его лучшие пьесы, – душа моя возносится в небо и теряется средь облаков.
Он остался мальчиком, сосланным во взрослую жизнь.
Я в разговорах про Мишку Джексона, хоть сколько-нибудь оспаривающих Его величие, не участвую. Не хватало еще! Он подарил нам музыку невероятной мощи, необъяснимого обаяния, потусторонней красоты.
Он конвертировал в музыку свои представления о Прекрасном, сочинив и исполнив такое количество песен, способствующих просветлению, что туманы ими можно рассеивать.
Напев мильон пронзительных песен, всю свою жизнь он превратил в одну длинную песню – в отличие от тех, которые пел, ясных, как утро, – песню, полную смысловых темнот.
Теперь эту песню, как водится, признают хоть и драматичной, но шедевральной.
У меня бесконечное почитание Америки.
Я вообще полагаю большинство песен МД патентованным средством от навязчивого ощущения, что жизнь – дерьмо, что без любви твое сознание пойдет в пищу безумию, что только страсть обратит лед в порох.
Он, подобно Байрону, исследовал все самое экстравагантное. Вернее сказать, пробовал на себе.
Чтобы полпланеты было от горя вне себя… ну кто еще должен умереть, пардон за цинизм.
Все, что он делал, излучало магнетизм. Он первым поженил ноту и цифру, ноль и бесконечность, алгебру и потустороннюю гармонию.
Он всегда был молчуном. Оранжерейным молчуном, нашедшим спасение в эскапизме, который обыкновенно служит прибежищем для балансирующих на грани морального и финансового дефолта.
Есть два способа.
Один – не думать об этом.
Другой – отчетливо сознавать, что самое большое, что они могут сделать, – убить. Всего-то.
Он не растворился в Истории, но стал частью ЕЯ, и теперь против него ничто – небесная власть и власть земная.
Наш Мишка, уместно – неуместный светящийся Гений.
P. S…Слушаю Его!
Какие стандарты он задал все-таки, если без вычурностей! Какие музыкальные корпоративные идеалы создал!
Я всегда объявляю его (а если высокопарнее – позиционирую) как лучшего певуна всех времен.
Он взял меня – и всех – таранной экспансией с того санремовского вечера, когда, казавшийся нескладным, вьюноша вышел и спел про свое турбулентное состояние.
Сжатые до трех минут прописные истины он так интимно интонирует, что какой там Кокер! (Там просто какой-то хрипун, а здесь сильная личность.)
Умеет, собака, драпировать красивым голосом вечную коллизию Она-Он, их интимные биографии, слившиеся в один ебливый апокриф.
А никаких рокеров нет.
Есть только Эрос Рамазотти, то есть, наверное, Экса Роуз рокер, но слишком смазливый.
А поболтать – с Эросом, которого нахожу сложным и простым. Как я.
У него почти античное чувство меры, плодоносное (слышно на каждом альбоме) чувство юмора, бездна вкуса.
Два с половиной часа на сцене он проживает страшно интенсивно, потому что состоит из мускулов, а не из водянистых хмельных пузырьков.
Нонешний век приучает человека быть грубым, что есть искажение природы человека.
В его песнях нет горькой ухмылки над бренностью жизни, в них есть надежда, а не тщета надежд. Они учат даже болячки переплавлять в арт-продукт, сверхуспешный в интерконтинентальной Европе, которую взял ловко, как Наполеон.
Как лапидарно на этот вопрос ответствовать? Когда дома ждут, когда есть сигара, диск, и никто не ссорится.
Тошнотный штамп: он сыграл огромную роль в моей жизни.
Но это правда.
…Помимо всего прочего, я искренне полагаю песнь «Я – это ты, ты – это я» одной из лучших в истории российской поп-музыки.
Он сам лишил себя жизни.
Нет, вы не прочли:
ОН САМ ЛИШИЛ СЕБЯ ЖИЗНИ.
Он был патентованным высокоинтеллектуальным холериком – невротиком; он был чудесным иногда, иногда невозможным парнем.