От отчаяния и желания бороться до конца, на меня снисходит бешеная решимость отстоять своё право жить так, как хочется мне. Я не кукла, чтобы таскать меня туда-сюда и поучать!
— Мам, я хочу, чтобы ты меня услышала, — чеканю каждое слово. — Во-первых, ни ты, ни отец не имеете права так со мной поступать. Я совершеннолетняя давно. Во-вторых, я останусь здесь, буду работать и двигаться к своей мечте, как и хотела.
— Когда всё закончится, — врывается в мой пламенный монолог мама, — я надеюсь, у тебя останутся силы признать свою неправоту.
— А в третьих, — пытаюсь заглушить я её мрачные «пророчества», — я замуж выхожу!
Небо над головой не разверзлось. Молния меня не поразила. Я молила лишь об одном: чтобы Сеня подыграл мне и не стал удивляться или переспрашивать. Но Сеня молодец: даже не дрогнул. Правда, на маму лучше бы я не смотрела. Вот кого чем-то стукнуло явно: глаза, рот, брови, подбородок — всё живописно. Так и чешутся руки запечатлеть на телефон сей кадр. Для истории, конечно. Но, думаю, мать не оценит моего семейного порыва.
=26. Арсений
Замуж?! За этого козла в телефоне?! — первая мысль, что красным конём проскакала в мозгу. Ну, уж нет!
— Да, — сказал я, вставая на ноги, — мы скоро поженимся. На мой взгляд, пора зарыть топор войны и познакомиться.
Женщина смотрит на меня недоверчиво и словно оценивая.
— Арсений, — протягиваю руку.
— Маргарита Вячеславовна, — имя она называет, но ни единого движения в мою сторону не делает. Ничего, терпение и время. И не такие Маргариты Вячеславовны таяли.
— Пойдёмте чай-кофе пить, — приглашаю девочек и первым отправляюсь на кухню.
За мной бодро трясёт пузиком Муся. Тоже проголодалась. От её ур-ур-ур на душе становится хорошо. Я подливаю ей воды, насыпаю корм, а затем ставлю чайник на плиту и достаю джезву.
— Чай, кофе? — спрашиваю, искоса поглядывая на Надю и её маму. Пришли. Это плюс.
— Кофе! — в два голоса. Сразу видно — родственницы. Надя и на маму не похожа, словно она не её дочь. Впрочем, и соседка внешне мало общего с матерью имеет.
Маргарита Вячеславовна не расслабляется, но я вижу, как она осматривает всё вокруг. На Мусю поглядывает.
— Это Сеня мне кошку подарил, — Надины слова, кажется, женщину удивляют. Она хочет что-то сказать, но захлопывает рот. Всё ясно: не при мне. Это тоже радует, но недолго.
— У Натальи есть плохая привычка, — начинает она, как только мы усаживаемся пить кофе, — преувеличивать.
Это Надина мама мягко обозначает враньё старшей дочери. Ароматный элитный запах несётся по всей кухне. Хороший кофе по утрам располагает к беседам, даже если они неприятные. Жду, что будет дальше. Нет ни малейшего желания оправдываться.
— Она сказала, что вы… альфонс, — поглядывает Маргарита Вячеславовна поверх чашки на меня с прищуром.
— Мама! — ахает Надя, но у нас сейчас дуэль взглядов с её матерью — кто кого. У меня чистая совесть. Ну, почти. Я устал от шлейфа сплетен.
— Что беспокоит вас как мать? — задаю вполне резонный вопрос. — Альфонс — это мужчина, что живёт за счёт женщин. Я ограбил вашу старшую дочь, раз она имела смелость сказать обо мне так? У вашей младшей дочери есть, что взять?
Она отпивает из чашки — очень аккуратный и маленький глоточек — и отводит глаза.
— Вы можете разбить ей сердце, а это куда больше всех материальных благ, — вздыхает она. — Я знаю, о чём говорю, — с нажимом, пытаясь донести до меня значимость последних слов. Видимо, ей пришлось пережить, поэтому она пытается уберечь любимую дочь от беды.
— Не все мужчины козлы, — возражаю, но спокойно. Сейчас важно именно это — спокойствие и точки над «і».
— Благородный олень? — язвит вдруг Надина мать и кивает в мою сторону, и у меня заканчивается воздух в лёгких. То ли от возмущения, то ли от рвущегося наружу смеха. Чёрт. Будущая тёща у меня огонь, оказывается.
— Мам, он полденсер, — заполняет паузу Надя. — Спортсмен. А не то, что тебе Наташка наплела. И зря ты мне не позвонила, прежде чем ехать. Ну, что ты в самом деле, мам.
Маргарита Вячеславовна прикрывает глаза и медленно выдыхает воздух. Кажется, её немного отпустило.
— Сложно принять, что твои дети выросли. Твоя маленькая девочка стала взрослой. Но ещё тяжелее принять, что девочка сделала выбор. Живёт как-то без нас и нашей помощи. Кошку завела, — кивает она на беременную Мусю, что, наевшись, развалилась на полу. Раздутый меховой бок колышется от мерного Мусиного дыхания.
— Я… переживала, Надя. Не позвонила — боялась, что ты отговоришь меня, солжёшь, а я так и не увижу ничего собственными глазами. Буду мучиться и переживать.
— Не надо, мам, — гладит Надя мать по судорожно стиснутым на чашке рукам. — Если бы мне нужна была помощь, я бы обязательно обратилась.