Я красавчик. И это бесспорно

Я одёргиваю себя. Он был нужен женщине, что родила его несмотря ни на что. Родила и погибла, чтобы дать ему жизнь. Ради извечной женской сути — быть матерью, прижать своё дитя к сердцу.

Он был нужен другой женщине, что отдала ему всё своё тепло и любовь. Всё — до последнего вздоха. А теперь он нужен нам с Надей. Так что я не имею права говорить о Даньке как о потерянном пустом кошельке. Это неправильно и несправедливо.

Макс долго молчал. Я не мешал ему думать. Хороший мальчишка. Даже удивительно при таких родителях. Но что я знал о них? Разве что глубоко был уверен: его отчима я бы пришиб ненароком. Избил бы до полусмерти. Но сейчас мне нельзя делать ни единого непродуманного шага: на кону благополучие нашего сына.

Мы заезжаем ещё в пару мест, Макс ждёт меня в машине. Он устал. Его клонит в сон, поэтому я спешу. Нужно везти его домой — хватит, и так слишком много впечатлений и передвижений.

Он даже со мной не спорит — молча ест и ложится на диван. Я пробую его лоб — к счастью, жара нет. А когда он засыпает, на цыпочках выхожу в коридор. Долго стою у соседской двери и отсчитываю про себя слонов. На второй сотне я сбился и всё же надавил на звонок.

Это похоже на прошлогоднюю серию бесконечного сериала. Дверь открывает этот упырь в трениках и тут же пытается закрыть её перед моим носом, но реакция у меня лучше. Да и куда ему, пьяному.

— Не бойся, не трону, — фиксирую дверь, но он всё же пыхтит, краснея мордой и пытается её закрыть. — Где Наташа и ребёнок?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да откуда я знаю? — визжит вдруг он на высокой ноте, и мне становится противно. — Удрала, сучка, и детей забрала! Вещи собрала, ведьма, и срулила. Видимо, к любовничку очередному! Я полицию вызову!

— Да-да, именно так и сделай, — киваю, — они будут счастливы замести тебя куда следует. Мы, если что, побои сняли. Так что тебя ждёт тёплая встреча.

Я отпускаю дверь, и этот скот спешит скрыться в своей норе. Вот гад. Но остался открытым вопрос: где же Надина сестра и меньший её сын?..

Я возвращаюсь домой. Максим трясётся в коридоре. Проснулся. Чёрт.

— Подслушивал? — по его лицу и так видно, что да.

— Уже в конце, когда он заорал. Ты дверь неплотно прикрыл.

Да, не хотел греметь замком. И то, как Макс вскочил, говорит лишь об одном: это не первый случай, когда отчим распускал руки. Он всегда жил в ожидании стресса. И мне физически становится нехорошо.

В каком мире мы живём, какие ценности взращиваем, если не можем сделать счастливыми детей? Не можем оградить их от вот таких скотов, как этот урод, что живёт за стеной?

— Вот что, — веду Макса назад в комнату, — сейчас главное горячку не пороть. Надя звонила твоей маме. Она сказала, что с ней всё хорошо, а подробности потом расскажет. Мне кажется, нам нужно подождать. Главное, её нет дома. И где бы мама твоя ни была, думаю, там ей гораздо спокойнее, чем дома, — киваю в сторону двери.

Макс судорожно вздыхает. Ковыляет на кухню, выглядывает в окно, словно хочет увидеть мать и брата. На подоконник вскакивает Муся и, нежно муркая, трётся о руки мальчишки. Я вижу, как вздрагивают его плечи, и тихонько ухожу, когда Макс берёт кошку на руки и утыкается лицом в её мягкую белую шерсть.

— Надя, — звоню единственному человеку, которого хочу сейчас слышать. — У тебя всё хорошо?

Мне сейчас важно успокоиться. Жить её голосом. Впитывать каждый звук, интонацию. Это слабость, но в этот миг я не хочу быть сильным. Мне важно мгновение, когда я плыву в тёплых ладонях её тревоги и нежности.



=49. Надя

Вначале звонил Сеня. Я остро понимаю: нужно домой, но у меня работа. Я не могу сейчас всё бросить и уехать. Он успокаивает меня, рассказывает, что были с Максом в больнице. Но я понимаю: Сеня не договаривает. Его что-то тревожит. Какое-то постоянное ощущение тревоги, хотя кажется, что причин для волнений нет. По крайней мере, между нами всё понятно.

Я успокаиваю его, как могу, и успокаиваюсь сама, слушая его голос. Заряжаюсь, как батарейка от его не уверенности и силы, а человечности. Каждый из нас стремится казаться лучше в глазах любимого человека. Сеня, наверное, всегда хотел оставаться самим собой. Без внешнего лоска и наносной бравады, и поэтому я любила его ещё больше.

Потом позвонила сестра.

— Привет, — голос у неё снова тихий и какой-то хриплый. Она дышит тяжело в трубку, и это снова рождает тревогу.

— Наташ, ты где? Что с тобой? Пожалуйста, не отключайся.

Она снова дышит, а потом тихо просит:

— Надь, забери меня домой. Я домой хочу. Устала.

— Конечно, я заберу тебя, ты только скажи, где ты.

Наташка очень долго дышит и ничего не говорит. И это дыхание — единственная связь с ней. Я очень боюсь, что она отключится. Но Наташка не делает этого.

— Я в больнице, Надь. С Игорьком.

Ноги у меня становятся ватными. Хорошо, что я сижу. Иначе упала бы, наверное.

— Как Гошик себя чувствует? — хватаюсь рукой за горло и пытаюсь не разреветься.