– А свое лицо, свое лицо вы хоть раз видели, – спросила она, – в тот момент, когда вы убивали?
Она вытерла ему лоб тряпкой.
– Я вас видела – помните? Это было ужасно. А вы тогда даже не намеревались убивать – просто гнались за мной.
Он прикрыл глаза.
«Зачем я только ее слушаю? – спросил он себя. – Она превратилась в безмозглую фанатичку этой новой религии насилия».
– Может быть, вы действительно видели радость на их лицах, – произнесла она. – Это неудивительно. Они молоды. Пусть они гангстеры, – но гангстеры по велению долга, узаконенные гангстеры. Их уважают за то, что они совершают убийства. Ими восхищаются. Чего от них ждать? Человек несовершенен. Человек может привыкнуть убивать, может испытывать удовольствие, убивая. Это старо как мир, Невилл. Вы и сами это знаете.
Он поднял на нее глаза. Она улыбалась суровой, вымученной улыбкой женщины, пытающейся ради великого дела забыть о своей женственности.
– Роберт Невилл, – проговорила она, – последний из расы древних.
Его лицо окаменело.
– Последний? – пробормотал он, чувствуя, что проваливается в пучину одиночества.
– Насколько нам известно, – произнесла она небрежно. – Видите ли, вы – просто уникальное явление. После вашей смерти никого из вам подобных не останется. Во всяком случае, в нашем обществе их нет.
Он покосился на окно.
– Там… на улице… люди, – сказал он.
Она кивнула:
– Они ждут.
– Моей смерти?
– Вашей казни, – сказала она.
Глядя на нее снизу вверх, он почувствовал, как напряглись все мускулы.
– Тогда вам лучше поторопиться, – сказал он без страха; в его хриплом голосе неожиданно зазвучала нотка вызова.
Они долго смотрели друг другу в глаза. Потом в ней что-то надломилось. Теперь на ней лица не было.
– Я знала, – сказала Рут с нежностью. – Я знала, что ты не побоишься.
И порывисто накрыла его руку своей ладонью.
– Когда я впервые услышала… что их послали к твоему дому, хотела поехать к тебе, предупредить. Но сообразила: если ты все еще там, ничто не заставит тебя уйти. Потом я думала, что, когда тебя привезут, я помогу тебе бежать. Но узнала, что ты ранен, и поняла: побег не получится.
По его губам скользнула улыбка.
– Я рада, что ты не боишься. Ты очень храбрый. – Ее голос стал ласковым. – Роберт.
Они умолкли, и он ощутил, как напряглась ее рука.
– Каким образом ты смогла… как тебя сюда пустили? – спросил Невилл.
– В новом обществе у меня чин старшего офицера, – сказала она.
Его рука вздрогнула.
– Не допускай… – Он кашлянул, выплюнув кровь. – Не допускай… ненужной жестокости. Бессердечия.
– Что я могу… – начала она и умолкла. Потом улыбнулась ему и добавила: – Попытаюсь.
Он больше не мог говорить. Боль становилась все ужаснее. Она ворочалась и скреблась в его теле, как зубастый зверек.
Рут наклонилась к нему.
– Роберт, – проговорила она, – выслушай меня. Они намерены тебя казнить. Даже невзирая на то, что ты ранен. Они должны это сделать. Люди прождали там всю ночь. Тебя страшно боятся, Роберт, тебя ненавидят. И хотят твоей смерти.
Она быстро расстегнула блузку. Покопавшись под бюстгальтером, извлекла крошечный пакетик и сунула его в правую руку Невилла.
– Больше я ничем не могу тебе помочь, Роберт, – прошептала она. – С этим будет легче. Я тебя предупреждала, я же говорила: уходи, спасайся. – Ее голос срывался. – Ты просто не можешь выстоять против стольких людей, Роберт.
– Я знаю. – Вместо слов из его горла вырвалось какое-то бульканье.
Несколько минут она простояла над его кроватью, с выражением неподдельного сочувствия на лице.
«Все это было спектаклем, – подумал он, – и ее деловитый вид, и ее слова в начале разговора. Она боится быть самой собой. Ее можно понять».
Рут наклонилась к нему, ее холодные губы прикоснулись к его губам.
– Скоро ты будешь с ней, – пробормотала она торопливо.
Она выпрямилась, крепко закусив губы. Застегнула верхние пуговицы блузки. Еще миг смотрела на него. Потом скосила глаза на его правую руку.
– Выпей это поскорее, – пробормотала она и поспешила отвернуться.
Он услышал удаляющийся стук каблуков. Потом дверь захлопнулась, щелкнул замок. Он закрыл глаза, почувствовал, как из-под век катятся теплые слезы.
«Прощай, Рут. Прощай, всё на свете».
Потом он резко набрал в грудь воздуха. Опираясь на локти, принял сидячее положение. Велел себе не оседать на кровать, не поддаваться жгучей боли, разрывающей грудь. Скрипя зубами, встал на ноги. Чуть не упал, но, удержав равновесие, поковылял по полу. Ноги дрожали, он их почти не чувствовал.
К окну не подошел, а чуть ли не упал на стекло. Выглянул наружу.
Улица была полна людей. Они ходили кругами или переминались с ноги на ногу под серым утренним небом; голоса их гудели, словно мириады насекомых.
Он глядел на толпу лихорадочно горящими глазами, крепко стиснув обескровленными пальцами прутья решетки.
Тут кто-то заметил его в окне.
Несколько минут ропот толпы усиливался, иногда раздавались крики ужаса.
Потом – внезапная тишина, словно людское море накрыли толстым одеялом. Все застыли, подняв к нему белые лица, глядя на него снизу вверх. Он, в свою очередь, тоже не спускал с них глаз. И вдруг подумал: