– Сейчас скажу кое-что, только ты не смейся. Когда он накладывал грим, делал себе маникюр, надевал парик и надушиться моими любимыми духами… он напомнил мне мою маму, которая ушла от отца, когда я была совсем маленькой, точнее она не захотела выходить за отца, когда он начал диктовать ей условия. И я воспитывалась у бабушки, папиной мамы…
В кого я влюбился? Она, наверное, ненавидит мужчин, поэтому опьянена этим существом!
– А потом… Потом мы… Это было после моей недолгой поездки на родину… Одним пасмурным осенним днем. Был ли рассвет или солнце уже село? В такие дни и мечтается-то с трудом. Я отправилась на работу за два часа до начала, решила прогуляться. Мне не спалось, ты знаешь, я ранняя пташка. Но не успела я дойти до тренажерного зала, как увидела его. Он стоял с букетом цветов и, узнав меня, улыбнулся… У меня сердце сжалось. «Не знаю, что ты себе там нарисовал про меня, – подумала я, – но отдавшись этому громадному счастью, я очень сильно буду страдать после». Я хотела сказать этому чудесному началу: «всё!», – против воли своего поющего сердца. Ты не представляешь, как было тяжело смотреть на пустынное будущее из этого цветущего и благоухающего настоящего, в его теплых объятиях того холодного дня.
Я снова ничего не понял. К чему эти слащавые обороты речи? Может, от него сильно пахло духами, это она имеет в виду? Но самое главное, я не знал причины резкой смены отношения к этому… к этому человеку. Только что она пела дифирамбы о том, как ей было хорошо с ним, а теперь: «страдать»… Ну, порвала она с ним, короче.
Произошла недолгая пауза. Закончив свои размышления, я посмотрел на Аделину. Она снова сияла! Снова вспомнила что-то приятное.
– Я спортсмен. Я привыкла быть честной, действующей. А он заключает в себе небесное спокойствие. Когда ждешь от него реакции выражающейся в эмоциональном прорыве, он реагирует так безмятежно, что это вводит в большее замешательство, чем внезапный крик. Он всегда знает, что делает. И заражает своей безмятежностью меня. Но когда приходит время, я понимаю, что в нем храниться безумная энергия.
– Может, она накапливается постепенно, потому и кажется что её много? – спросил я.
Да, я своими вопросами убью художественный настрой любого рассказчика.
Аделина прекратила свой рассказ тем, что ласкового рассмеялась. Затем перевела взгляд на окно. Небо становилось сиренево-синим. Она глубоко вздохнула и посмотрела мне в глаза.
Я готов был поспорить, что она собирается поделиться со мной чем-то очень тайным в этот момент.
– Что толку понимать, что человек, которого ты встретила, возможно, единственный с кем бы ты могла вместе прожить жизнь счастливо… если этот человек для тебя недосягаем, если ты для него проходной этап. Не знаю, что хуже, услышать: “Я никого не люблю», – и не получить взаимности, или получить взаимность и услышать потом: «Я люблю всех».
– Лучше услышать первое и получить взаимность.
– Время приучает жить без надежд, но многие из нас, все же, питают надежду, – тихо произнесла она, согрев меня сердечным взглядом, – что когда-нибудь один человек придет и скажет тебе, брошенному и растерянному в этом враждебном мире существу: «Я позабочусь, о нашем счастливом будущем». И вот такой человек, поняв…
…Тут прозвенел звонок в дверь. Аделина пошла открывать.
Я слышал голоса. Сначала её: радостный и звонкий, почти сразу же ставший острожным: «А я и не ждала». Ответ был очень тихим и совпал со звуком закрывающихся замков. Я расслышал только одно слово: сюрприз. А потом Аделина произнесла достаточно громко:
– Франко уже собирается. Он уезжает сегодня вечером.
Она произнесла «уже», но я был уверен, интонация её голоса предназначалась для слова «ещё».
– Оставь это здесь, – тихо сказала хозяйка, а затем погромче добавила, – Проходи в гостиную, чувствуй себя как дома.
И засмеялась.
– Мерси, – прозвучал в ответ бархатный голос.
В гостиную вошла женщина в красном вечернем платье, на высоченных каблуках. Я сразу же понял, что передо мной та самая её подруга, что порой заходит посидеть на диване в гостиной. Женщина неуверенно потопталась в дверях, потом взглянула на меня и приветливо улыбнулась. Да, конечно, она не была красавицей, но обаяния в ней было хоть отбавляй.