Вечером 17 ноября я недолго разговаривал с отцом. Он меня быстро отослал. Потом я понял, что он считал меня, по-видимому, более проницательным, чем Юру.
Ночью, поздно, через тонкую стенку, отделявшую мою квартиру от комнаты отца, я слышал, как он звонит, что-то говорит. Так как отец часто сам, не будя Юрки, вызывал “неотложную помощь”, я подумал: опять. Через какое-то время – звук лифта, шаги нескольких людей, звонок. Вскоре шаги обратно и звонок в мою дверь. Юрка.
Я иду за ним. Он говорит с трудом, идет в комнату отца, я за ним: “Отца нет”. Я не понимаю еще. Комната пуста, хорошо прибрана, на письменном столе тоже чисто, и – несколько бумаг. Я вижу записку со словом “окно”.
Немного начинаю понимать, боясь этого. К створке окна привязан камень, обмотанный какой-то тряпкой, чтобы створка закрылась без резкого стука, – это я тоже понимаю позже. Мы читаем записку. Звонок. Милиция. Короткий разговор. Мы отдаем заявление, написанное отцом для милиции. Все в нем внятно, указан даже номер истории болезни и телефон лечащего врача.
Я понимаю, что это заявление заберут, и, слава богу, у меня хватает мозгов, чтобы успеть сделать копию на факсе. Мент что-то пишет, мы подписываем. Он забирает заявление. Просит зайти завтра утром в отделение.
Я очень хорошо представляю отца в последние минуты. Он побеждал. Он уходил хозяином жизни. Он оставался самим собой. Он хотел, чтобы мы им гордились. До последней секунды он хотел оставаться для себя и для всех ПОБЕДИТЕЛЕМ.
Вот что нам написал отец: