Я люблю нелюбимого брата (СИ)

Надежда никогда не должна умирать. За надежду нужно бороться и не отпускать ее, чтобы не случилось, как бы тяжело не было. Именно это чувство должно оставаться у человека, если он всё утратил.

Скоро пойдет уже второй месяц, как мой брат не выходит из комы. Сказать, что это горе для нашей семьи – ничего не сказать. Все разбиты и подавлены. День и ночь мы просиживаем у кровати Киры в надежде, что он проснется, но он продолжает спать глубоким сном. Врачи, как обычно, ничего толком не говорили. Они призывали нас молиться за Кирилла, но и в тоже время не обнадеживали скорейшим выздоровлением.

Аристарх уже давно забросил работу, пустил всё на самотек. Раньше он долго засиживался у себя в кабинете и редко уделял нам внимание. Он считал, что мужчина должен быть самостоятельным. Теперь отец винит себя в том, что так мало времени и внимания уделял детям. Он рад возместить, но это уже не так актуально. Он часами напролёт находится в госпитале. Такое впечатление, что из него выходит жизнь, день за днем. Он заметно постарел за всё это время, виски покрылись сединой, а глаза потускнели от постоянных слёз.

Матери отец не разрешал постоянно находиться в больнице. Она приходила днем, приносила еды, которую мы практически не ели, немного разговаривала с Кирой и ехала домой. Аристарх вечно повторял, что ей нельзя волноваться, и она должна беречь себя. В маме тоже что-то поменялось. Она не стала хуже выглядеть, как Аристарх, нет. Даже наоборот. Мать стала больше за собой следить, перешла на правильное питание. Но часто жаловалась на головокружение. Не мудрено, ситуация в жизни ужасна и все очень волнуются. Аристарх разрывается на всех: он постоянно находится возле брата, но тем самым заботится о маме. Сейчас даже больше обычного. Звонит из больницы каждые тридцать минут и интересуется ее здоровьем. Бедный, он винит себя в том, что так мало внимания уделял семье.

Что касается меня, то я уже давно перестал жить прежней жизнью. Парадоксально, но мой режим дня нисколько не изменился, я всё также обязан был посещать школу, получал двойки и слушал Сашкины бредни по поводу его новой девушки Иры – третьей за последний месяц, но самой любимой и красивой. «Бедлам» я временно приостановил. Выступать на сцене у меня нет никаких сил и желания. Сейчас не время для веселья и плясок. Хоть мне часто звонят и приглашают на всякого рода корпоративы, чего раньше не было, но приходится отказываться. Искать нового солиста – исключено. Это место принадлежит только Кире. Он его по праву заслужил. И он его скоро снова займет. Нужно только немного подождать. Совсем чуть-чуть…

***

– Зачем покупать себе столько еды, а в итоге выпивать только кофе? – удивляется Санька.

Я вообще не понимаю, для чего мне приходить в столовку, если аппетита совершенно нет. Я, вообще, стал испытывать жуткое отвращение к еде. Не лезет кусок в горло.

– Тебе обязательно нужно есть, Макс. Люди могут подумать, что ты подсел на героин. Ты так исхудал, поешь, – Вот и Вика к нам присела. Опять эти нравоучения.

– Мне без разницы, что они там думают, – ответил я бесцветным голосом. Как-то сам не понимаю, что у меня с интонацией.

Я стараюсь делать всё правильно, буднично. Я не хочу оставаться одиноким. Я понимаю, что если сейчас отгорожусь от своих друзей, то у меня никого не будет вообще. Я просто не смогу это пережить. А мне нужно держаться. Мне нужно быть сильным, чтобы Кира проснулся и был доволен моим поведением. Я же не хочу его расстраивать.

Хотя мне ужасно тяжело прикидываться нормальным. Участвовать во всех обсуждениях класса, кто с кем переспал, или гадать цену новой чихуахуа Таньки из одиннадцатого «Б». Я есть везде, где нужно, физически, но не морально. Мой облик присутствует и на уроках, и на переменах, и даже в этой ненавистной столовке. А раньше я любил это место. Мне всегда нравилось обсуждать с друзьями всё новинки рок-культуры, делиться впечатлениями от репетиций и концертов. Даже ловить на себе насмешливые взгляды с вон того столика. Его столика. Теперь он пуст. Никто не смеет его занимать. Даже его вечная свита там не сидит. Это Кира выбирал место, он любил его. Я даже знаю почему. Ведь с него прекрасно видно мое.

– Как он? – подняла Вика на меня свои карие глаза.

Она каждый день спрашивает о брате. Приходить к нему в палату не решается, но видно, как сильно она переживает.

– Без изменений, Вик. Если что-то поменяется, поверь, ты узнаешь сразу, – ответил немного резко я, но ничего не мог с собой поделать.

– Ты влюбилась? – тихим, но серьезным тоном спросил Саня.

Вика тактично промолчала.

– Ого… – протянул друг. – Если Вика влюблена, то это серьезно и надолго.

– Я просто никогда такого не испытывала. Я очень переживаю за него, Макс, – призналась она и вновь посмотрела мне в глаза. Ее взгляд осмелел, стал более решительней. Я немного вздрогнул под этим напором, но вида не подал. Снаружи я камень. – Он такой добрый человек. Он совсем не такой придурок, каким себя выдает. Он другой. Кира – чувственная натура. У него очень доброе сердце, а глаза отображают…