Я люблю нелюбимого брата (СИ)

Как же мне надоел свой звездный статус. Как же иногда хочется лишиться всего, что имеешь, и начать сначала, снова стать обычным человеком, а не парнем с клеймом звезды. Я хотел совсем иного, я мечтал не о таком будущем – прыгать на сцене, встряхивать шевелюрой и собирать по залу плюшевых зайчиков. Мне противно выставлять себя на посмешище перед камерами на различных интервью, как сегодня, например. Я чувствую себя всем обязанным, я должен всем нравиться, я должен быть всем доволен и светиться от счастья. Но я ведь не такой. Я не робот, мне тоже больно. Но это ведь никому не интересно. Никто не поинтересуется, о чем я в первую очередь сегодня подумал, прежде чем проснуться. Никто не спросит, почему я так заметно исхудал и от чего эта тоска в глазах? Нет, им это не интересно. Они хотят, чтобы я улыбался. И я, черт возьми, улыбаюсь.

Беспорядочный поток моих мыслей нарушает вибрация телефона. На дисплее – «Деспот».

– Слушаю, Фрэнк, – отзываюсь, нажимая на вызов, но телефон к уху не спешу подносить.

Немыслимый поток английской брани сваливается на меня, прежде чем я успеваю что-нибудь разобрать. Как же меня все достали. Почему мне не дают жить так, как я сам того хочу? А еще потом удивляются, отчего у меня происходят срывы.

– Здорова, Гладин, – наконец-то завершил и заговорил нормально он.

– И тебе не сдохнуть.

– Чего такой дерзкий? Ладно, не суть. Надеюсь, ты готов? – почти спокойный голос. Представляю, как кривится его жирная рожа, когда он так пытается скрыть свой гнев.

Оглядываю свое полуголое тело на кровати и резко соображаю, что бы солгать.

– Я буду готов через минут тридцать. Вот только не нужно начинать снова орать, Фрэнк. Я плохо спал и мне хреново.

– Вчера снова обдолбался, наркоман?

– Иди на хуй.

– Съебись в ужасе. Машина будет ждать через сорок минут внизу, – сообщил продюсер и отключился.

Что ж, еще один гребанный день начался.

Приняв холодный душ, который отрезвил немного мое тело и душу, я принялся собираться в свет. Ничего необычного не стал на себя напяливать, так как моим образом все равно будут заниматься профессионалы, обычные джинсы и черная кожанка с бейсболкой – сойдет. Зачастую мое утро начинается с интенсивной пробежки, где я проветриваю все свои больные мысли и хоть немного прихожу в себя. Бег – мое лекарство, ну и поддержка физической формы. Обожаю с утра это дело. Но, учитывая события прошлых месяцев и мою реабилитацию, мне запретили и это. Конечно, я могу бегать и заниматься спортом, но не индивидуально, как раньше, а под пристальным присмотром секьюрити. Лучше жиром заплыву, нежели стану такое терпеть.

***

Как я и предполагал, все прошло ужасно. Не удивлюсь, если завтра Фрэнк мне сообщит, что мои рейтинги упали. Телеведущая, знойная блондинка с изумрудными глазами, медленно уничтожала меня и превращала в прах. Я чувствовал себя как на допросе, ей Богу. Хотя, это практически одно и то же.

“– Макс, а где малыш Кира, почему вы не пришли к нам вместе? Вы распались?

– Он сейчас временно в Москве… И не называйте его “малыш”.

– Ммм… тогда как его называть?

– По имени.

– А как ты его называешь, когда вы трахаетесь?”

Отмирающий мозг ведущей раздражал, и я откровенно злился. Каждые её вопрос сквозил надменностью и грубостью. Она смотрела на меня так, будто я ходячая сенсация. Я боялся только одного, что резко забуду, что она девушка, и врежу ей с ноги. Благо, это закончилось, и Лукас уже везет меня обратно в отель.

От Киры слишком долго не было новостей. Мне физически его не хватает, я столько глупостей натворил, он бы точно был бы мною недоволен. Как же больно терять его уже во второй раз. Естественно, это не сравнится с тем ужасным случаем, когда он лежал в коме, но это также больно и невыносимо сложно. Тогда я хоть был рядом, мог дотрагиваться до его волос и вдыхать их запах. Мог взять его за руку и ощутить пульс. Мне до дрожи в коленях не хватает этих мелких деталей. И пусть это идиотски сопливо, но я ничего не вижу плохого в том, что хочу иметь его рядом. Пусть называют как хотят наши отношения, пусть кричат во всё горло «инцест», мне плевать. Они даже не представляют всей глубины этой родственной привязанности. А теперь только пустая постель стерильного белого цвета осталась со мной. Кажется, это называется одиночество, когда выть хочется от боли внутри, но даже некому выслушать твой вой.

А по сути, я никому и не нужен. У Сани с Викой своя жизнь, они давно вместе, и у них все серьезно. Я желаю им только добра, они того заслуживают. Я совершенно выпадаю из их планов. А про Фрэнка даже и упоминать не стоит. Я его интересую только как умопомрачительный и успешный проект.