Я люблю тебя, Калькутта!

Остается добавить, что к нашей стране Джи-Пи относится вполне лояльно, точнее, попросту к ней равнодушен. Сейчас ему нужно одно: елико возможно, сильнее опорочить своего противника — Индиру Ганди, а для этого годятся любые средства. Кодекс политической борьбы в Индии допускает и такие приемы, как история с визитом советских ученых. Жаль, что разменной монетой в этой борьбе становится антисоветизм. Кстати, в апреле Джайпракаш Нараян пожалует к нам, в Калькутту…

Выйдя из университета, мы оказались «на распутье»: кто-то поехал домой, кто-то на работу. Машина должна была прийти лишь через три часа. А я с нашими ребятами пошел гулять по улицам. Вместе с индийцами я чувствовал себя, конечно, гораздо свободнее, чем в одиночку, и старался увидеть как можно больше. Мы побывали в книжном агентстве «Маниша Грантхалайя», торгующем советскими книгами, на радениях кришнаитов (не «Харе Кришна», а настоящих, индийских, где изможденные люди корчились в трансе на голой земле). Были в молельном доме баптистов. На узких улочках кипела густая толпа. Возле университетского забора лежала на асфальте девочка без сознания, в жару, около нее стояла банка с медяками, над нею цветными мелками был изображен Шива с трезубцем. Рядом студенты спокойно рылись в грудах книжной трухи. Полз куда-то безногий калека. Два замурзанных мальчишки, лет по шести-семи, сидели на краю вонючей канавы и по очереди деловито затягивались подобранным где-то «чинариком». Возле уличной колонки сидел голый человек — мылся.

Оказалось, что один из наших сотрудников-индийцев живет неподалеку. Он предложил зайти, и я не отказался: давно хотел увидеть, как живут простые люди — не из вилл и не из трущоб. Мы зашли в обшарпанный, увешанный сохнущим тряпьем двор старого, со следами былой роскоши (лепнина на фасаде, безголовый ангел на фронтоне) дома, поднялись по пропахшей кошками лестнице в крохотную, из двух каморок, квартирку. Топчан, пара табуреток, фанерная этажерка — вся обстановка. На голой стене — вырезки из киножурналов. Хозяин смущенно извинялся за неприглядность своего жилья и не знал, что все это до слез, до судорог в горле знакомо моему поколению. Я вспоминал эвакуацию в Перми, угол за занавеской, послеблокадный Ленинград, его дворы-колодцы с развешанным тряпьем и — главное — этот вечный, неистребимый, незабываемый до смерти гнусный запах примусов и подгоревшего супа…

Строгий офис издательства с портретами Маркса и Ленина на деревянных панелях и корчащиеся на земле фанатики, равнодушная толпа и больной ребенок, маоистские лозунги на стенах и Шива, запахи примусов и кошек — букет, называемый Калькутта.

14 марта. История с сорванным семинаром попала в газеты, и мы с секретарем консульства Г. Л. Поспеловым стали знаменитыми на манер чеховского чиновника, попавшего под лошадь: нас расспрашивают, цокают языками, чуть ли не поздравляют, хотя в газетах наши фамилии здорово искажены, я назван: П. Трочески.

Вечером зашел в магазин пластинок на Чоуринги. Я давно разыскиваю одну песню, которую слышал когда-то по радио, у нас она называлась «Песня любви в зимнюю ночь». Объяснения ни к чему не привели, и любезный продавец вдруг предложил мне напеть мелодию. Страшно смущаясь, я что-то изобразил медвежьим голосом. И — о чудо! — он ее узнал и страшно обрадовался и растрогался. «О сэр, когда я учился в школе, мы часто пели эту песню! Это «Сун Джа Дил Ки Дастан», что на хинди означает «Слушай рассказ моего сердца» из очень старого, 1952 года, фильма «Джаал» («Сети»). Играл там совсем еще молодой Дев Ананд, а режиссер фильма — Гуру Датт, он позже кончил самоубийством… Вот не думал, что кто-то еще помнит эту песню!» Самое интересное, что пластинка нашлась — песню поет знаменитый Хемант Кумар.

15 марта. Сегодня сделали очередную попытку прорваться в Дом-музей Тагора, и безрезультатно: снова закрыт. Он каким-то образом входит в систему университета Рабиндра Бхарати, буйной студенческой вольницы. Мы несколько раз наведывались сюда, и все неурочно. Дважды он был закрыт из-за волнений, а сегодня — по случаю победы в бейсбол над командой Пакистана, о чем нам радостно поведала группа недорослей, резвившихся на полянке.

На обратном пути мы проезжали мимо ничем не примечательного дома, в котором после бесконечных перестроек и пожаров уже не просматривается XVIII век. Ничего не сохранилось и внутри. А ведь с ним связана замечательная страница в истории не только Калькутты, но и всей индийской культуры: здесь находился первый в Индии профессиональный театр европейского типа, основателем которого был наш соотечественник Герасим Степанович Лебедев.

Имя Афанасия Никитина, тверского купца XV века, «ходившего за три моря» в Индию, знают все. Имя Лебедева знают немногие, и очень жаль — это был удивительный человек, истинный сын века Просвещения и, по сути дела, первый русский индолог.

Несколько слов о Герасиме Лебедеве