Я люблю тебя лучше всех

Училась я не очень хорошо, но и не совсем плохо – главным образом, потому, что не хотела быть заметной. Двоечник и отличник – это всегда роли первого плана, а мне нравилось быть частью массовки, чтоб не доставали.

После той истории с мужиком, случившейся как раз накануне выпускных экзаменов, я долго переживала о возможных последствиях, даже пришедшие вовремя месячные не совсем меня успокоили, все-таки… мало ли что… но никакого мало ли что – живот расти не начал – и в какой-то момент я поняла: пронесло. Отпустило так, как будто в меня вкололи конскую дозу обезболивающего. Я совершенно спокойно сдала выпускные, а потом и вступительные экзамены и поступила на филологический факультет заводского педа. Не то чтобы я хотела быть учителем, просто пошла туда, где котировалась моя любовь к чтению и был совсем никакой конкурс.

– Шла бы, как я тебе говорила, в техникум железнодорожный… два года всего, и профессия в кармане… устроиться я бы помогла… А пед этот тебе зачем? Из тебя педагог… слов не могу подобрать… – Мама закатывала глаза и разводила руками.

– Не можешь, конечно, слов подобрать: ты же не филолог, – язвила я.

– Учитель должен быть примером, а не посмешищем. – Задеть маму у меня никогда не получалось. – Посмотри на себя: одежда мятая, волосы нечесаные… думаешь, если коротко стрижешься, так расчесываться не надо?

– Мам, ну…

– Как можно быть такой неряхой? Вон кроссовки… пару месяцев как куплены!

– Я их помою! Я в туалет на станции зашла, а там… ну, насрано было…

– Лен, вот почему я не вступаю в, прости за выражение, дерьмо, а ты вступаешь? Почему твоя сестра не вступает, скажи, пожалуйста?

– Я не знаю…

– Да ты вообще не знаешь ничего, потому что витаешь постоянно неизвестно где! Учитель будущий! Да тебя, как вашу эту… учительницу, которая у вас когда-то русский вела… старшеклассники запугают, а то и побреют налысо! Учитель должен быть…

– Ма-ам, ну чего ты завелась?.. Может, я учителем не буду…

– А кем? Кем ты будешь?

– Не зна-аю… может, редактором… каким-нибудь…

– Редактором чего? Газеты «Заводский рабочий», если она еще выходит? Ленка, ты такую чушь несешь, смешно слушать. Подружка твоя и то, наверное, толковее – пойдет в какое ПТУ, а потом, может, еще получше тебя устроится…

– Она хочет быть звездой…

– Господи боже, еще одна идиотка… Поколение ваше, видимо, такое. Мозгов нет и не предвидится! Может, как жизнь по голове настучит, так хоть что-то станете соображать! Звезды! Все через одного – звезды!

– Я не говорю, что я звезда…

– Ты бы сказала, кто ты, – знаешь, легче бы стало…

Катька часто ездила на кастинги – несколько раз в Заводск, а однажды даже в Москву. В моде были всякие «фабрики звезд» и прочие проекты, где вроде как брали людей с улицы и делали из них крутых артистов. По приезде Катька рассказывала, как там было хреново: очереди в сотни человек, спанье на полу – и все ради минутного прослушивания, заканчивавшегося ничем. «Обедненный уран» распался. Петрищев поступил в железнодорожный техникум, Костик Шпала служил в армии, а Вавка Нужный, у которого был порок сердца, просто болтался по поселку, пил в одиночку и читал стихи уткам в пруду. Катька устроилась продавщицей в магазинчик на станции. Ее сменщицей была Таня Май из нашего дома. Иногда Катька уговаривала добродушную круглую Таню поработать за нее – и уезжала на пару дней, а то и на неделю на какой-нибудь кастинг.

Я уже училась на первом курсе и жила у бабушки Маши в Заводске, когда узнала о Катькиной беременности. Я приехала на выходные домой и заглянула к ней в магазин. Рабочее время закончилось, Катька закрыла дверь: «Где-то через полчаса хозяин за выручкой придет… я уже подбила все, поболтаем», – достала бутылку водки и плеснула нам по чуть-чуть. Я не хотела пить: мама унюхает и, как обычно, поскандалит; пригубила только, а Катька выпила залпом и сказала:

– Слушай, я тут думаю, что это… короче, это… один парень на кастинге… мы оба не прошли, и, в общем, того… залетела я, кажется… не повезло… тебе тогда повезло, а мне что-то нет…

– И… что ты будешь делать?

– Ну… я хочу, короче…

Катька никогда не блистала ораторским мастерством, но тут ее язык как будто в скотч превратился и постоянно лип к нёбу.

– Я к Петрищеву пойду, короче… пусть денег даст…

– Но…

– Он же парень мой! Он должен! – Катька покраснела, и на ее глазах вспухли слезы. – Я не хочу рожать! Я… петь хочу! На сцене! Осенью еще кастинги будут! Мне девятнадцать только!

Она тряхнула головой:

– Жопа мне, Лен. Жопа мне.

Почему-то это прозвучало очень красиво. Как правда.

– Катька беременна! – сказала я сестре. – Только маме не говори. Она не хочет рожать!

– А от кого?

– А… неважно! – Я махнула рукой.

– То есть как? – Она аж подпрыгнула от удивления.

– Ну это… секрет.

– А, – тут Наташка оказалась более понимающей, – ну да. Понятно.

– Она ребенка не хочет, – сказала я.

Сестра вздохнула: тут любому существу женского пола было все понятно. Кто ж его хочет-то?

– Она петь хочет. По кастингам ездит…