Я люблю тебя, прощай

Наконец они, слава богу, уходят. Я выдохлась и, признаться, пребываю в полной растерянности. Все, что я, по идее, должна была посоветовать Розе и Гарри, вдруг представилось мне поверхностным. Кроме того, я с трудом заставляла себя сосредоточиться на их проблемах. Я потеряла уверенность в себе. Потеряла интерес к другим людям. Вот что Мацек натворил со мной. Если это любовь, заберите ее назад. Где мой блокнот? Начинаю новый список.

Неприятности, которые могут поджидать влюбленных

1. Потеря способности к логическому мышлению (проявляется мгновенно).

2. Потеря индивидуальности. Перестаешь сам себя узнавать.

3. Потеря уверенности в себе.

4. Потеря принципиальности.

5. Потеря сна.

6. Потеря аппетита.

7. Как результат — потеря привлекательности и хорошего самочувствия.

8. Потеря репутации и респектабельности. (Может положить конец карьере и общению с друзьями и знакомыми.)

9. Болезнь и/или беременность.

10. Критическое ухудшение морального состояния (связано с пунктом № 2).

11. Потеря чувства юмора. (Когда дело касается объекта любви.)

Полагаю, мою любовь к Мацеку в известной мере можно считать профессиональной переподготовкой, призванной повысить мою квалификацию. Может быть, я даже получу грант, чтобы оплатить все затраты, понесенные вследствие любовной связи. Включая страховку от возможной потери дохода, если муж бросит меня.

Позднее, вернувшись в свой чистый и тихий дом, я не вспоминаю о Мацеке, поскольку нет никакого смысла думать о том, кому нет места в твоей безупречной жизни. А моя жизнь потенциально безупречна. В теории все выглядит просто замечательно. Ни расползающихся швов, ни истончающихся стен.

Поди прочь, мысленно гоню я его. Прочь!

А мгновение спустя хватаю телефон — нет ли от него сообщений? Третий день никаких вестей, я уже места себе не нахожу. Любовь, похоже, это субстанция, имеющая объем, занимающая место, но с каждым ударом вытекающая из влюбленного сердца. Любовный бак нужно часто пополнять. Что будет, если он совсем опустеет? Как люди встают утром, идут на работу порожняком?

Ложусь в кровать с отцом моего малыша. Он читает «Psychologies», журнал по самоусовершенствованию. Не спрашивайте меня почему, на самом деле он вовсе не такой. Ведь правда?

— Как наш малыш? — спрашивает он, откладывая журнал.

— Хорошо. Как прошел день?

Он перечисляет, к каким урокам должен подготовиться, пересказывает школьные сплетни: учителя математики и даму из группы поддержки обучения застукали в подсобке. Говорит о мальчике из четвертого класса, которого встретил сегодня на Главной улице, — должно быть, у парня не в порядке с психикой, и еще он постоянно сплевывает. О девочке-первокласснице, у которой, похоже, анорексия. И о дополнительных формулярах, которые теперь придется заполнять. Когда только все это кончится?

Я то и дело сочувственно вставляю: «О господи!», «Какой ужас!», «Что за маленькие чудовища!»

Когда-то я любила заглядывать в его мир, хотя сама ни за что не стала бы учителем.

Потом он, помедлив, спрашивает:

— Ну а как прошел твой день?

— А я утром чудесно прогулялась по холму Файриш. Знаешь, там до сих пор еще снег. На верхушке совсем никого не было, и я видела косулю за памятником. Она стояла долго-долго и смотрела на меня, а я на нее. А позже, на консультации, я потеряла одну пару.

— О господи, Аня.

— Да я старалась, но… — Странно, произнесла это вслух — и чуть не заплакала. А ведь раньше даже не думала об этом. Ненавижу, когда они так поступают. Сдаются.

— Очень жаль! Ты расстроилась, милая?

— Наверное, немножко.

— Не стоит принимать это так близко к сердцу. Ты сделала все, что могла. Вероятно, они были несчастливы вместе.

— И все же.

— Ну-ка, иди сюда.

Йену больше не требуется секс, но он научился нежно обнимать меня с моим новым животом, обнимать нас обоих. Он хороший человек, и я его люблю.

На следующее утро, еще хорошенько не проснувшись и не вспомнив, что не должна думать о Мацеке, я пишу ему:

Приходи ко мне завтракать.

Еще ни разу я сама не делала первого шага, а тут сделала, и такой опасный! У меня все готово для яичницы с беконом, но мы даже не добрались до кухни. Что мне нравится больше всего, так это то, как он берет меня — накидывается, как голодный на хлеб, словно я околдовала его. Нет в его объятиях ни нежности, ни деликатности; он совсем не думает обо мне. Вообще не думает. Я до сих пор в ночной рубашке и в халате, он задирает оба подола.