Я люблю тебя, Зак Роджерс!

— Вы хорошо подумали над моим предложением, миссис Питерсон? — спустя минуту уточнил он.

— Да, — последовал уверенный кивок.

Я негодующе посмотрела на маму, но она проигнорировала меня.

Доктор, казалось, был так же разочарован.

— Жаль. Но я не вправе заставлять вас.

А вот я была вправе. И собиралась сделать это — вправить мозги своей матери, чтобы избежать в дальнейшем ее страданий.

Только открыла рот, чтобы обрушить на нее ряд многочисленных причин, по которым ей следует остаться в больнице и следовать указанием врача. Но встретилась с обрушившимся на меня взглядом похолодевших глаз цвета шоколада.

— Не вмешивайся, Наоми, — со стальными нотками проговорила она, вжимая меня своим пронзающим взглядом в спинку стула.

Невольно поддавшись, я обреченно опустила плечи и стиснула зубы, признавая свое поражение. В детстве у меня начинали трястись поджилки, когда мама вот так вот смотрела в мою сторону после того, как я что-нибудь ломала, или капризничала. Я думала, что по истечению многих лет перестану бояться ее беззвучного гнева, но, как оказалось, мне все еще страшно от этого.

Заметив, что я поддалась, мама издала краткий выдох и отвернулась к доктору, который наблюдал за нами и тихо кашлял себе под нос, явно смущенный тем, что оказался свидетелем нашей немногословной семейной перепалки.

— Так что вы решили, Линдси? — опомнившись, спросил мистер Джеммисон.

Я громко хмыкнула и намеренно отвернулась в другую сторону, но затаила дыхание, ожидая, что ответит мама.

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Сказать, что я была зла, — это словно крикнуть в пустоту и не услышать ответа.

Не имело смысла бросаться словами о своей обиде, потому что мое унылое лицо итак обо всем говорило.

Но мама упорно игнорировала мои короткие, горящие буйным недовольством взгляды в свою сторону. С тех самых пор, как мы покинули здание больницы и сели в наш старенький автомобиль, она не повернулась ко мне. Ни разу. Не пыталась поговорить, попросить не злиться на нее. Возможно, она знала, что это бесполезно, но могла хотя бы попытаться.

Не она одна переживала.

Я до сих пор не могла свыкнуться с тем, что мама беременна. От моего отца. От этого безответственного человека, у которого черт знает что творится в голове.

Она отказалась остаться в больнице. Отказалась позаботиться о безопасности своего будущего малыша. Поэтому теперь я не была уверена и в ее адекватности. Любая женщина, волнующаяся о спокойном течении своей беременности, без раздумий согласилась бы полежать недельку-другую под присмотром врачей.

Собственно возникает вопрос: о чем думает моя мать?

Надеется, что то, что произошло ночью, исчезнет само по себе и не повлечет никаких последствий? Что-то сомневаюсь. Я, конечно, ни черта не смыслю в беременности, но случившийся приступ насторожил бы меня. Я бы не стала столько пренебрежительно относиться к таким вещам.

Ведь это не шутки. Это ее жизнь. И жизнь малыша, которому всего три недели.

Ворчливо вздохнув, я покачала головой и убрала одну руку с руля. Протерев глаза, плавно остановилась на светофоре. По моим подсчетам, было около десяти утра, но от солнца уже исходило невероятной мощи, поистине адское тепло. Оно прокралось в салон автомобиля и впиталось в воздух, которым мы дышали, сделав его горячим. Пришлось спустить окно. Страшно представить, что будет твориться на улицах днем. Такой жаре может позавидовать даже ад.

Так же плавно тронувшись с места, я миновала пересечение улиц и зацепилась взглядом за виднеющийся вдали знакомый образ столь родного моему томно колотящемуся сердцу кафе «Голд». Интересно, сколько раз Макс мысленно спустил с меня шкуру? Ведь я не явилась на работу, а босс то и дело, что грезит, как бы выпнуть мою задницу и лишить работы.

Я позвонила Джесс, как только вышла из палаты мамы, и попросила ее предупредить Макса о моем отсутствии сегодня. Подруга потребовала подробностей, и стоило мне заикнуться о беременности мамы, как в телефоне повисла необычайная тишина. Я даже подумала, что связь оборвалась. Но нет. Джессика просто проглотила язык от шока. Наверно, она смогла говорить только спустя несколько минут. Мы договорились созвониться вечером.

За время пути от больницы до дома я успела о многом подумать. О том, что будущее нашей семьи вновь потерпело крутые изменения. О никчемном отце, который даже понятия не имел о том, что мы с мамой пережили этой ночью. Я пыталась представить себе его реакцию, когда он узнает ошеломляющую, уводящую из-под ног почву новость о том, что у него и мамы примерно через восемь месяцев появится ребенок. Будет ли он рад? Сумеет ли это вправить ему мозги? Изменит ли внезапная беременность их отношения? Я более чем уверена, что мама так думает, по крайней мере, надеется на это. Хотя она выглядит такой уставшей, что в мое сердце прокрались сомнения: вряд ли сейчас она вообще о чем-либо задумывается.

Она сидела, прислонившись щекой к стеклу, и тяжело дышала. Я отчетливо слышала ее неровное, обрывистое дыхание даже сквозь гудящий звук древнего мотора.