Я люблю время (Сказка-ларец)

Воры тесной группкой — сквозь распахнувшуюся толпу — двинулись на голос. Пиковины в рукавах: махнуть и вымахнуть — секундное дело, но надо осмотреться, да хотя бы взглядом обменяться, чтобы всем вместе, дружно…

Спиной к окну, в настоящем, невесть где добытом кресле, целехоньком, даже красная обивка местами сохранилась, сытой глыбой восседал плечистый мужичина лет тридцати пяти-сорока: в правом окороке меж волосатых пальцев немецкий штык-нож плещется, с орлиной головой на венце рукояти, по колену плашмя жадно постукивает, в левом кулачище настоящая беломорина дымится (только что для пущего форсу извлеченная и закуренная) — сам Иван-Царевич, бывший Бузор, а нынче, по-воровски если — Ванька-Крыса. За ним и сбоку — полукольцо из сук, с ножами и ломами, и вокруг всех, вдоль стен, — еще одно большое, из притихших мужиков, непричастных, но жадных до кровавой потехи зрителей…

— Четверо. Жаль, маловато вас. Время дорого, в партизанов играть некогда. Или жив, или жил, в зависимости от заслуг и уровня самосознания, кто кем объявится. Воров — я в упор такой масти не знаю, мужиков и фраеров на этапе уже более чем достаточно, а вот чуханов и 'машек' нехватка… Надо восполнять. Твоя мазайская морда мелькалась мне где-то, остальные нет. Масть??? — Вот он, последний и решающий миг, отделяющий зерна от плевел, жизнь от смерти, душу от тела… Сигнал должен был пойти от пахана, и Мазай не смолчал, не стушевался:

— Масть — самая сласть: девок нежим, а сук на ленты режем!!! Ха-х! — Шаркнул рукой Мазай — и кишки вон из ближайшего зека полезли. Тот ломик бросил, руками за брюхо — да уж не заштопаешь, это такая смерть тебе пришла, ссученный…

И понеслась кровавая вечеря в четыре воровских ножа, да в три десятка сучьих. Конечно, сук было много и все вроде как держали оружие наперевес, но никто и близко не ждал, что воры окажутся при пиковинах и первыми в атаку ринутся, да и тесно сукам было, мешали друг дружке. Головой вперед вынырнул из за спин корешей Лева Сахар, кувыркнулся в прыжке по-особенному — и вот он уже возле Ваньки-Крысы, а тот и встать не успел: ж-жик его пиковиной наотмашь — Иван-Царевич и клюнулся покорной головой в левое плечо, а из настежь растворенной шеи, как из накренившейся чернильницы, на правое плечо тяжелыми волнами кровища повалила… Сахар развернулся — следующего бы резать — но споткнулся о бузоровы судороги и под ноги сукам — шмяк!…

Вдвоем уцелели — Сахар и Колян Полковник, а двух воров Иванов — Примуса да Мазая — суки погасили начисто и скоро, ножами и ломами. Сорок лет Мазай прожил, да четверть века Ваня Примус — земля им пухом, приняли смерть в кровавой драке, и могил от них не осталось. И Коляну бы с Левой, конечно же, не устоять, но поднялся крик до небес — люди ведь не умеют молча воевать или тихо на кровь смотреть, а конвойные — опытный народ, чуют — не гладко дело катится, на сей раз — по иному, чем Узорин обещал… Кинулись внутрь, развернулись в боевой порядок, как учили, очередь поверх голов… и чуть пониже — безотказно действует даже на самых буйных…

Велено лежать — все и легли, кто где стоял и валялся, живые с мертвыми в обнимку…

Чьи пиковины? Кто? Откуда взяты?… Коляна и Леву перевязали — и в карцер, трупы — в санчасть, ножи и пики — в вещдоки, зеков на допросы, стукачей к куму. Четыре пиковины — откудова такие? Сроду роду не было подобных в тутошных лагерях?

Смекай, опер, чеши репу, все одно следов не найдешь…

Коляну ляжку проткнули, у Левы длиннющий синяк поперек спины…

В моем 'трюме', естественное дело, камни в углу не плотно сидели, я ночью камешки вынул, по три пуда каждый, и отвалил от 'хозяина', не дожидаясь допросов и переследствия, а Колян в своем остался, но и из него они выжали не много, а точнее — совсем ничего, парень — что надо был, упорный и духарной. Уцелел тогда Коля и себя не уронил, я его в конце пятидесятых встретил мельком в Сыктывкаре, обнялись бы, да в наручниках оба…

Говорят, в столичном музее МВД до сих пор хранятся пиковины моей выделки: легированная сталь лучших пород, отменного литья, моей пятнадцатикратной перековки, и хотя и зовутся пиковины — а заточены с двух сторон, в стиле кэн цуруги; и узоры самой стали, и линии закалок с фокусами, фигурные, на самурайских мечах такие делали… Да я, бывало, и сам полноценные клинки ваял, мастерство перенимая у древнего мастера Огара Санемори (вернее сказать — он у меня перенимал и чуть было не превзошел!). Лэйбла только на хвостовиках не хватало, но оно и правильно, зачем лишний раз смущать человечество загадками?

Что меня толкнуло в войну мастей, которую потом с легкой руки Варлама Шаламова не совсем точно историки нарекли сучьей войной? Сам теперь не знаю, но сколько бы имен ни менял я тогда, а за 'линию фронта' не заходил, другую масть не пробовал.