Я, Мая Плисецкая

Поглядывала я на продававшиеся у театра и в фойе белые кот тоновые майки с четырьмя профилями - Марты, Руди, Миши и мой, совсем как Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин, - и размышляла: не втолковать, не разъяснить никогда американцу, как за безоглядным индивидуальным поступком не стоит обычно никакая общая политическая установка, линия или чья-то либеральная команда сверху. Рисковые люди перемены делают...

Из Нью-Йорка вернулась я в Испанию.

Тем временем мадридский двор моих помощничков, как мне ни грустно писать об этом, каждое мое отсутствие в Испании пользовал для наращивания, завихрения внутритеа-тральных интриг и интрижек. Каждый из них, видимо, строил свои расчеты на мой уход из Сарсуэлы и на собственное вхождение в высшую балетную власть в театре. Мое незнание испанского языка облегчало им действия. Как всем правителям на земле - большим и совсем малюсеньким, - мои помощники говорили мне лишь то, что считали нужным сказать. Знакомили с перепиской той, которую хотели до меня донести. Не ставя меня в известность, пользовались, моим именем, когда надо бывало кого-то снять с роли, наказать, не повысить кому-то зарплаты, словом, бяку сделать: это распоряжение Плисецкой, так хочет Плисецкая, Плисецкая

поручила мне сказать вам... Плисецкая, Плисецкая... А я ведать не ведала. Иногда, случаем, правда всплывала наружу, оголяла механизм интриги, но чаще такие затеи удавались, работали против меня. Надо было засучив рукава ввязываться в бой, давать отпор, завоевывать союзников, лебезить перед ними. Нет, с тайнами мадридского двора совладать трудно.

Я начала уставать. Мне стало невмоготу быть одной, без Щедрина. Только телефона - мало. Жизнь подводила к тому, что надо расставаться с Испанией. Ну что же, значит, так угодно судьбе.

Мой контракт истекает. Два года подошли к концу. Еще полгода, о которых меня просило Министерство культуры, уже тоже на исходе. Надо собираться...

Но покидать Испанию больно. Это моя страна. „Моя Кармен"!..

Мне жаль расставаться с мадридскими друзьями. Нестерпимо жаль.

Мой верный Рикардо Куе, кристальный человек, стесняющийся говорить о деньгах, гонорарах, расходах, хотя быть менеджером - значит мерить всю жизнь по счету денег... и только.

Мой заботливый, беспокойный Фелипе Кайседо, первоклассный виолончелист, со своей прелестной женой - русской пианисткой Женей. Сколько тысяч раз ты помог мне советами, переговорами, помог с хитрыми испанскими циркулярами, инструкциями, анкетами. А как переводчик? Что бы я без твоего русского делала? Это мое везение, что ты учился в Ленинграде и одолел наш заковыристый, но такой прекрасный язык. Я полюбила тебя уже даже за то, что ты сказал нам с Родионом однажды, как, играя в оркестре в Сарсуэле „Чио-Чио-сан", всю оперу ждешь последнего, не разрешающего, а вопрошающего аккорда Пуччини...

Мой мадридский спаситель массажист и хиропрактик Хе-сус Абадиа, вызволявший столько раз из каждодневных неурядиц с нашими ломкими балетными ногами...

Тихая, большеглазая Торе Канавате, врачевавшая меня спасительными инъекциями и возившая, как заправский шофер, по замысловатым мадридским маршрутам...

Хирург госпиталя „Рамон" Хавьер Де Ла Серна, изящно и виртуозно, словно Горовиц, делавший мне исцеляющие блокады и не взявший за это с меня ни одной песеты. Гневавшийся, если я заводила разговоры о плате. Он-то понимал в травмах, ибо сын его - известный тореро...

Добрая красавица колдунья-бруха Эсперанса Грасиа, гадавшая мне в наглухо зашторенной комнате при свете красной свечи. Читавшая до ужаса точно мое будущее. Хранившая меня по-испански от дурного глаза, заколдованных чертями предметов, от черной магии...

Распорядительница танцевальной школы, где я могла заниматься и денно и нощно, Анхела Сантос, открывавшая мне безбрежные горизонты бессмертного фламенко...

Мои участливые мадридские подруги - Хулия Милане дель Бош де Кавестани, Мерседес Ольмо, Африка Хусман (уж имена ваши, словно музыка), - как я буду теперь без вас?..

Сеньор Хосе Мануэль Гарридо, веривший всегда в мою хореографическую звезду, приходивший на помощь в решающие моменты моей сарсуэльской службы. Как смутили меня Вы однажды, ставши после моего спектакля на открытом воздухе в маленьком городке Сан-Хавиер (провинция Мурсия) прилюдно на колено с цветами в руках. Вот и есть еще идальго на Пиренейском полуострове...

И Ваше Величество Королева Испании София, Вы были добры и внимательны ко мне...

Я говорю вам всем: прощайте Благодарю. Не поминайте лихом...

Но, может, мы еще свидимся? Так нагадала мне бруха...

Глава 47

ГЛАВА БЕЗ НАЗВАНИЯ

Какое название дать этой главе?.. Рассуждаю вслух (я всегда громко говорю сама с собою вслух - люди, не знающие меня, в сторону шарахаются).

„Не мой Большой театр"? Или: „Как погиб Большой балет"? А может, такое, длинное- „Господа правители, не отдавайте своих внучек и внуков в Большой балет"?..